Вот если бы меня увезли туда маленькой – в 8–12 лет, конечно, прижилась бы везде, я очень гибкий человек, в любом месте могу создать свою атмосферу и мне всюду может быть хорошо. К тому же меня нигде никогда не принимают за русскую: в Германии думают, что немка или француженка, а в Италии и Эмиратах – что итальянка.
Моя жизнь отдана профессии, причем я никогда ничего не просила взамен. Тем не менее, учитывая, сколько сил я вложила в свою судьбу, наверное, не все в ней сложилось так, как хотелось бы. Но я все равно довольна, мне грех жаловаться. У меня другие критерии, и из-за того, что впятером, с детьми и внуками, живем в 70-метровой трехкомнатной квартире в Москве, я не испытываю большой жизненной деструкции. Это меня не разрушает – как и то, что езжу по столице на довольно старой машине, которую в свое время отдала детям. Машина едет? Едет! И меня ничего не парит. Сомневаюсь, что люди смотрят и говорят: «Ой! Понаровская на какой машине-то». Да даже если и так, мне наплевать. Я себе устраиваю мозговой комфорт. А когда у человека мозговой комфорт, нет особых проблем, где ты живешь и какие у тебя там блага. Да, иногда не хватает денег. Когда у тебя большая семья и тебе хочется что-то для нее сделать, а никакого другого дохода, кроме пенсии, нет, то, конечно, ты скован в своих порывах. Но по Сеньке шапка – что есть, тем и поделюсь. Нужно снять с себя – сниму сколько надо и, не дрогнув, продам. Единственное, что берегу, – это те украшения, что от бабули достались. Это будет наследством для моей Шарлотточки, пускай знает, что вот когда-то была такая красота. Остальное мне не жалко ничего – вообще ничего.
Можете назвать самый счастливый день в вашей жизни?
в кресле-каталке, а приехала на машине, сама за рулем. Разве можно сказать, что я несчастлива? У меня есть ребенок, который родился вопреки всему – это не важно, сколько я приложила к своему счастью усилий, но оно пришло, оно есть». Я из тех людей, которые замечают любую радость, и не живу гадостью. У меня есть обиды, с которыми мне сложно расстаться, но они не такие всеобъемлющие, чтобы я с ними жить не могла. Они для меня настолько на заднем плане, что я о них и не думаю. Я приучила себя и договорилась с собой, что все неприятности надо оставлять в прошлом, мне не хочется нести их с собой в каждый следующий день.
Конечно же, я счастливый человек. И дней счастья у меня было очень много, а не один. Меня очень любили, у меня родился сын – это момент, когда ты понимаешь, что у тебя зреет это зернышко маленькое, что ты наконец-то будешь.
У меня очень много счастливых дней. Обычно на вопрос о счастье я отвечаю журналистам так: «Вы берете у меня интервью почему-то, да? Я здорова, модно подстрижена и разговариваю с вами не сидя мамой. Счастье – это когда ты хотел совершить что-то такое доброе, нужное, важное, вечное, и у тебя это получилось. У меня такое было много-много раз. Жизнь состоит из проблем и бед, но и из счастья тоже. И это счастье я стараюсь генерировать в себе и запоминать эти состояния – знаете, это как мышцы, когда танцуешь, они запоминают движения, и в результате появляется так называемая мышечная память. Вот также есть и нейронная память на хорошее. Я очень себя подковала, чтобы жить этим, а не чем-то другим.
Вычленить только один самый счастливый день не могу, тем более что к моментам счастья отношусь по-особому – я их очень храню, берегу и отмечаю. Наивысшее проявление счастья – это рождение ребенка. Что касается остального, то ли я радоваться умею иначе, чем кто-то другой, но у меня много событий приблизительно на одном уровне, на одной ступени накала. Но все их перекрывает период ожидания внуков. Пусть не ты сама ждешь малыша, но какое же радостное это безумие! Когда ты рожаешь своего ребенка, это стоит очень дорого – муки, боль, постоянное беспокойство, сможешь ли выносить, особенно если не с первого раза получается. Я сейчас не о тех случаях, когда случайная беременность – по молодости не уследила, забеременела, ну, буду рожать. А когда ты ждешь, когда ты хочешь – это немножко вымученное состояние. Конечно, когда он рождается, ты выдыхаешь, но тут же понимаешь, что теперь начинаются самые большие проблемы. Вот самое счастливое, на мой взгляд, время – не один какой-то момент или день, а именно время, период – это беременность. Когда ты рожаешь, да, ощущаешь радость и от усталости, и от бессонных ночей, умиляешься этому маленькому пальчику, от которого не оторваться, – это все тоже счастье огромное, но оно все-таки какое-то выстраданное. А беременность – это пирамида Хеопса из всех других пирамид. Самая большая и самая высокая.
Ирина, извините, пожалуйста, но не все беременности желательные, и вы это знаете. Можно ли сказать, что ваша жизнь, которая «про любовь», стала именно такой в какой-то степени благодаря этому обстоятельству?
Да, действительно, дети не всегда вовремя, и моя мама очень испугалась, когда забеременела мной. И ее можно понять: шел 53-й год, трудное послевоенное время, в семье уже был один ребенок, к тому же очень проблемный, болезненный. Квартира из нашей личной, собственной, превратилась в суровую коммуналку. Работы, как у всех в то время, не было, и плодить нищету маме не хотелось. Но из-за проблем со здоровьем врачи отказались делать ей аборт. И мне пришлось бороться за свою жизнь чуть ли не с момента зачатия. Я еще в утробе понимала, что меня не хотят, что я как бы в нагрузку. Может быть, поэтому и родилась семимесячной – весом 1 кг 200 грамм. Но огромная любовь к жизни помогла мне выжить и после момента появления на свет. Возможно, умение не сдаваться передалось мне с генами: мою бабушку за то, что немка, в 17 лет посадили в Ивангородскую крепость, а мама пережила блокаду.
Конечно, родив меня, мама ничего, кроме счастья, не испытывала, как бы некстати я ни появилась. Но ее рассказы о том, что я нежеланный ребенок, слышала неоднократно, причем еще в довольно раннем возрасте. При этом не могу сказать, что это все наложило на меня какой-то отпечаток, потому что я очень хорошо понимала, что такое военное
