Святополк-Мирскому, разумеется, понравилось, что царь не спорил. Он посчитал это за одобрение. Он еще не знал, что царь никогда ни с кем не спорит. Царь просто выслушивает, а потом уже – в одиночестве или под влиянием кого-нибудь – принимает решение.
Расстались они чрезвычайно трогательно. Мирский согласился занять пост министра, Николай II поцеловал его и сказал: «Поезжайте к матушке, обрадуйте ее». Он поехал, и матушка, т. е. Мария Федоровна, тоже его поцеловала[184].
Началась так называемая «эпоха доверия». Мирский ослабил цензуру, прекратил гонения на оппозиционных земцев, а некоторых из них вернул из ссылки. Новый министр внутренних дел даже по личным качествам идеально подходил для своей политики. Его основная черта – «доброжелательность как в частной жизни, так и в общественной деятельности, а также добродушие и простодушие»[185].
Главная идея Святополк-Мирского была проста: нужно найти компромисс с благонамеренной частью общества, чтобы предотвратить революцию. Идея крайне сомнительная. Безусловно, толчок к революции всегда дает именно «общество», хотя сейчас мы, наверное, предпочли бы слово «элита». И в этом смысле вовремя найти взаимопонимание с обществом для власти крайне важно. Вопрос только в том, готово ли само общество к компромиссу.
Накануне 1905 года оппозиционные земцы объединились с представителями радикальной интеллигенции в нелегальный «Союз освобождения». В сентябре 1904-го, когда Мирский признавался общественности в любви, эта самая общественность направила четверых своих представителей в Париж на съезд революционных и оппозиционных партий. Съезд был организован на деньги полковника японского Генерального штаба Акаси, перед которым стояла задача спровоцировать в России революцию. Даже РСДРП отказалась участвовать в съезде. «Благонамеренную общественность» этот факт не смутил. Ее представители – Милюков, Струве, Богучарский и князь Долгоруков – обсуждали программу совместных действий с эсерами, которых представлял… Евно Азеф. Так что о «благонамеренности» либеральной оппозиции власть была хорошо осведомлена.
«Союз освобождения» – это все-таки нелегальная организация. Чего с нее возьмешь? Но беда в том, что по стопам «освобожденцев» уверенно шагали вполне легальные земцы. В ноябре они собрались на съезд. Факт сам по себе примечательный. Власть – не без оснований – всегда видела в земствах зародыш парламентаризма. И собираться на съезды, даже по хозяйственным вопросам, им категорически запрещалось. Но тут – эпоха доверия. Мирский хотел добиться для съезда официального разрешения. Но когда узнал, что будет обсуждаться вопрос о конституции, бросил эту затею. Такого Николай II не разрешил бы никогда.
«По-моему, тут есть даже доля подлости, – явно со слов мужа сокрушалась на земцев жена Святополк-Мирского, – пока их держали в страхе, – молчали», а теперь все портят своими радикальными требованиями, «торопятся и хотят скандалы делать»[186].
Мирский просто закрыл на съезд глаза. А полицейские чины и вовсе указывали делегатам дорогу и охраняли их от возможных студенческих демонстраций, которые могли бы подтолкнуть земцев к излишнему радикализму. Хотя радикализм – по тем временам – и так зашкаливал. Съезд потребовал прав и свобод, что было еще терпимо. Но кроме этого, он высказался за народное представительство с законодательной властью, с правом принятия бюджета и правом контроля над деятельностью администрации. То есть за полноценный парламент.
А после съезда – как бы для популяризации его решений – началась «банкетная кампания». Либеральная общественность по всей стране устраивала банкеты в честь 40-летия судебной реформы и за осетриной с хреном толковала о конституции. Тут уж ораторы не ограничивались каким-то народным представительством, а прямо требовали Учредительного собрания. «Благонамеренная общественность» не предотвращала революцию, а всячески к ней подталкивала. Ведь Учредительное собрание никогда и нигде не созывалось иначе как в результате революции.
Найти взаимопонимания с «обществом», которое день ото дня становилось все более радикально настроенным, Святополк-Мирскому не удалось. Но ему не удалось найти взаимопонимания и с «властью». Той, что выше его.
Николай II не долго радовался эпохе доверия. В конце августа он вроде бы соглашался с Мирским, а уже 9 октября огорошил министра: надо бы для пресечения толков издать рескрипт, «чтобы поняли, что никаких перемен не будет». Святополк-Мирский сник. Ведь под «толками» царь понимал не что-нибудь, а интервью, которые давал министр внутренних дел. С «добродушием и простодушием» князь стыдил Николая: «Как же, Ваше величество, ведь я говорил: какие перемены я нахожу нужными, и Вы согласились». Жена Мирского изливала злость на царя в дневнике: «Я его ненавидела прежде, но теперь жалею. Тип немощного вырождения, вбили в голову, что он должен быть тверд, а хуже нет, когда слабый человек хочет быть твердым. И кто это имеет такое дурное влияние? Кажется, Александра Федоровна думает, что так нужно. Мария Федоровна другого мнения, она Пепке сказала: “Эти свиньи заставляют моего сына делать бог знает что и говорят, что мой муж этого хотел”». Но кто эти свиньи? – задается вопросом княгиня Святополк-Мирская. И не дает ответа[187].
А главной «свиньей» был дядя царя великий князь Сергей Александрович. Он первым ополчился на новый курс министра внутренних дел. Он же придумал ему кличку Святополк Окаянный. А московский обер-полицмейстер Дмитрий Трепов, его правая рука, без обиняков называл эпоху доверия «эрой попустительства». Вскоре к ним присоединился и другой августейший дядя – Владимир Александрович. Он «открыто обвиняет Мирского в слабости и попустительстве» и «желает потребовать у него объяснений»[188].
Где Сергей Александрович и вообще дяди царя, там, конечно, не обойтись без главного их критика – великого князя Николая Михайловича. Он, разумеется, поддерживает либеральный курс Мирского. И становится при министре внутренних дел кем-то вроде информатора. 26 октября он посещает Мирского и рассказывает, что в Яхт-клубе на министра «очень нападают, а Сергей Александрович рвет и мечет»[189]. Яхт-клуб – место серьезное. Это центр столичного бомонда. Николай Михайлович сам завсегдатай Яхт-клуба и главный сплетник. Но на этот раз слухи распускает не он. Да и слухи эти совсем уж запредельные. Говорят, что Святополк-Мирский хочет ввести конституцию, потому что он революционер и в молодости стрелял в шефа жандармов Дрентельна. (На самом деле стрелял в 1879 году народоволец Лев Мирский, никакого отношения к князю, естественно, не имевший.)
