Ознакомительная версия.
– Надо трогаться! – закричал Ботт и, закрыв фонарь, дал Курту сигнал приводить в движение стартер.
Почти одновременно заработали три других двигателя, и менее чем через минуту Шуберт с ревом покатил через поле, а за ним тесно пристроился Рилль. В следующую минуту Ботт и Глогнер пошли на взлет, сбросив, как положено, шасси. Высоко в небе бомбардировщики слегка изменили курс. Очевидно, Лейпциг дал сообщение о ложной атаке, но я пока не видел, куда устремились наши «кометы». Похоже, Шуберт и Рилль направились прямо на вражеские бомбардировщики. Прошли тревожные минуты, а потом первый из «мессершмитов» со свистом промчался низко над полем, снова взмыл вверх, а затем зашел на посадку. Это был Глогнер, взлетавший последним из нашего квартета. Он кипел от ярости, его мотор заглох на высоте семи тысяч метров, не оставив ему другого выбора, как возвращаться, и не предоставив возможности нанести удар по вражескому бомбардировщику. Скоро приземлился и Ботт. Его двигатель задымился, кабина наполнилась едким дымом, который разъел глаза и вызвал слезотечение.
Шуберт и Рилль зашли на посадку практически одновременно. Шуберт выстрелил, пролетая над полем на высоте шестисот метров, уверенно ведя «комету». Убит! Скоро мы поняли, что он преградил путь «фортрессу», одним ударом выведя его двигатели из строя. Риллю удалось сбить два вражеских истребителя, его двигатель уже замолчал, и теперь ему оставалось устремить «комету» носом вниз и спускаться. Тем временем еще два самолета с сидящими в кабинах Хассером и Эйзерманном приготовились к взлету. Ветер сменился, но менять направление взлета не было времени. «Кометам» нужно было справиться с ветром и удержать хвост. Тревожные сигналы поступали один за другим; сообщалось, что все новые и новые вражеские формирования подступают каждые несколько минут, хотя с нашего аэродрома не было видно ничего, кроме прочерченных полос, которые оставили после себя последние налетчики, разогнанные Хассером и Эйзерманном. Три других «Me-163B» стояли в боевой готовности на линии взлета, на которых собирались подняться Штрассницки, Ролли и Глогнер. Они лишь ожидали разрешения на взлет. Хассер и Эйзерманн вернулись на аэродром, но ни тому ни другому удача не улыбнулась.
Хассер первым зашел на посадку. Мы не могли четко видеть его приземление, но было очевидно, что он находился достаточно высоко, когда пересек периметр аэродрома. Казалось, Хассер пытается силой прижать «комету» к земле, и ему удалось это, но затем самолет снова взмыл в воздух и полетел в нашем направлении с чудовищной скоростью. Он не снижался до тех пор, пока не достиг того края поля, где стояли мы, но к тому времени было уже поздно. «Комета» Хассера вырвалась за периметр аэродрома, с треском промчалась над деревьями, задев их верхушки, и перевернулась. Взрыва не произошло, и я только увидел, как служащие аэродрома впрыгнули в грузовик, чтобы ехать к месту катастрофы. В этот момент кто-то потряс меня за рукав и показал на самолет Эйзерманна. Он только что почти сел, но уже вновь был слишком высоко. Затем самолет Эйзерманна накренился и начал быстро терять высоту.
– Убираемся все! – закричал кто-то.
Эйзерманну было уже поздно выпрыгивать с парашютом. «Комета» коснулась земли, снова подскочила в воздух и подлетела к нам за несколько секунд. Затем она завалилась на бок и уперлась в землю левым крылом. Когда «комета» загорелась, от нее каким-то фантастическим образом оторвался обломок, устремившийся в нашу сторону, который неистово крутился в воздухе, разбрасывая горящие ошметки во все стороны. Я бросился на землю и увидел Глогнера и Ролли, выпрыгивающих из своих самолетов, когда увидели горящую массу, приближающуюся к ним. Остатки «кометы» разлетались повсюду. Мы нашли Эйзерманна мертвого, но все еще привязанного к креслу.
Тем временем за пределами аэродрома четверо наших механиков добежали до «кометы» Хассера и, несмотря на возможность взрыва в любую минуту, приложили все силы, чтобы сорвать фонарь кабины. Игнорируя чудовищное шипение, которое издавало вытекающее топливо, они не прекращали своих попыток, пока, наконец, не добились успеха. Затем они подняли Хассера, стонущего от боли, и переложили на носилки.
Но в тот момент у нас не было времени думать обо всех произошедших трагических событиях. Я помог Глогнеру снова сесть в кабину «кометы» и увидел Штрассницки и Ролли, в спешке готовящихся к взлету. Пришла информация, что еще одно формирование вражеских бомбардировщиков направляется в нашу сторону, и на этот раз в этом не было сомнений. С командного поста шли приказы немедленно взлетать. «Кометам» уже было слишком поздно взлетать, и Глогнер, Ники и Ролли снова выпрыгнули из своих кабин. Находясь уже почти что над нашим полем, вражеская группа изменила курс, и потому в третий раз наши ребята взобрались в кабины и начали взлетать.
Ролли взлетел первым, проведя удачный старт, но едва он поднялся на пятьдесят метров, как белый дым повалил из хвоста его самолета. Ролли изо всех сил постарался подняться и, когда находился на высоте ста метров, катапультировался. Но его парашют не раскрылся вовремя!..
Молодое лицо Глогнера пошло пятнами, когда, несколько секунд спустя, он получил приказ на взлет. Он помчался по полю на своей грохочущей «комете», и вроде бы все шло хорошо, потому что через несколько минут он скрылся из вида. Штрассницки, Рилль и Шуберт взлетели следом за ним, уже по второму разу за этот день.
Ник был первым, кто вернулся, и оказалось, что, взбудораженный взлетом и удачным попаданием в цель, он забыл вовремя поработать ручкой управления самолетом. В результате он потерял три тысячи метров на высоте, и ему ничего не оставалось, как возвращаться на базу. Глогнер и Шуберт также скоро вернулись, оба «с пустыми руками», а вот Риллю удалось сбить один самолет, который, взорвавшись, рухнул вниз. Результаты: «Два сбитых самолета, двое наших пилотов погибли, трое – списаны, и теперь черные масляные облака дыма висели над Лейпцигом, а в вечерних сумерках отражались красные языки пламени».
В тот вечер мы в суматохе разрывались между подготовкой похорон двух наших добрых товарищей, Эйзерманна и Ролли, которые были в нашей «связке» с самого первого дня, как было сформировано 16-е опытное командование, и празднованием по поводу двух сбитых бомбардировщиков. За вечер мы выпили несколько бутылок датского джина, в котором не было недостатка в эскадрилье Бёхнера.
В суете я наскочил на Франца Медикуса.
– Ну, чем сейчас заняты твои подопечные? – поинтересовался я.
Он кисло улыбнулся, пожал плечами и произнес:
– Осталось только семеро на данный момент. Остальные попросили отставку!
Ознакомительная версия.
