Об этом командир 2–й Молдавской партизанской бригады Яков Шкрябач так записал в своей книге «Дорога в Молдавию»:
«Когда я, сидя над картой, намечал маршрут обоза, у меня возникла мысль, что по такому лесному коридору можно провести незамеченным крупное войсковое соединение, а затем внезапно ударить на Ковель, Луцк, Львов в обход группировки противника, державшейся в районе Шепетовки. Со своим предложением поехал к Сидору Артемьевичу Ковпаку.
Мы долго ходили по Собычину, обсуждая положение на наших боевых участках. Ковпак до этого также отправлял в Овруч обоз и тоже пришел к этой мысли. Но он предложил еще кое–что… Севернее, в Пинских болотах и Полесье, стояло много партизанских соединений и отрядов, которыми командовали Бегма, Сабуров, Иванов, Жуков, Таратута, Рудич, Мирковский, Сатановский, Яремчук и другие. Южнее находились первое Молдавское, Шепетовское, Каменец–Подольское и другие партизанские соединения. Ковпак считал необходимым объединить их, создать партизанский корпус и бросить его вперед, на Сарны, Ковель, Луцк, а вслед за ним вывести крупные соединения Красной Армии. «Дела этих партизанских отрядов кончаются, и из боевых хлопцев можно создать добрую армейскую единицу, способную глубоко вгрызаться в тылы врага», — рассуждал он.
Нас позвали обедать. За столом сидел незнакомый мне, приехавший от Бегмы, полковник. Сидор Артемьевич представил меня: «Оцэ наш сусид Шкрябач». Полковник молча подал мне руку, но не назвал себя.
Во время обеда Ковпак изложил свой план продвижения крупных войсковых сил в Полесье, а также рассказал о задуманном им объединении всех партизанских отрядов.
Некоторое время все молчали, а потом посыпались вопросы, касавшиеся, главным образом, деталей. Ковпак охотно принялся за разъяснения и собирался развернуть карту, как вдруг заговорил полковник.
— Эта идея, Сидор Артемьевич, — полунебрежно заметил он, — на первый взгляд сулит большой стратегический успех. Но она совсем не продумана, фактически невыполнима и, как мне кажется, не годится…
— Чому ж вона не годытся? — спросил Ковпак.
— Трудно мне вам, Сидор Артемьевич, это объяснить, — вздохнул полковник. — Существует целая наука по этому вопросу, и тем, кто не изучал ее, все кажется чересчур простым и ясным…
— Так выходит я, по–твоему, дурак в военном деле? — поднял Ковпак глаза на полковника. — То есть, я не понимаю тактику?..
— Да что вы, Сидор Артемьевич?.. Я имел в виду то, что вы не изучали всех тонкостей военной науки, и задачи такого масштаба вам просто не по плечу… Это же крупный стратегический план!.. — примирительно, но с достоинством знатока проговорил полковник.
Ковпак вышел из себя. Он встал, уперся кулаками в стол.
— Вон!.. Щоб и духу твоего тут не було!.. Иш ты! Вин закончив академию, а всю войну просыдив за тысячу километров в штабе!.. Мы воювалы, а вин — бачь — якусь учену стратегию строив!..
— Да что вы, Сидор Артемьевич!.. Я же ничего не сказал обидного. Я только напомнил, что стратегия — весьма сложное дело! — извивался полковник.
— Войцехович! Павловский! Выпровадьте его!.. Чуете?.. Снарядите отделение из кавэскадрона и перебросьте через линию фронта сего стратега, — совсем рассердился Ковпак. — Вин мене учить приихав, колы война закинчуется!.. А ну, швидко!.. Через пивгодыны щоб його тут не було!
Полковник встал и вышел. Через полчаса он был отправлен, а через два дня благополучно сдан под расписку командованию Красной Армии»[3].
Да, разные люди были в партизанах. Разные были и руководители. Случались и «частные дураки» тоже. Но если я пишу об этом сейчас, то по другой причине и в другой связи. Оказывается, мысль о фланговом ударе с использованием лесного массива южнее верхнего течения Припяти не принадлежала только членам Военного совета Первого Украинского фронта. И Ковпак думал так же. И Шкрябач угадал правильность соображений Ковпака. Именно в народности решений, в поисках того, что выдвигается массами, состоит, пожалуй, главная, характерная черта хрущевского партийного стиля работы. Это я впервые подметил на том знаменательном для меня докладе в штабе фронта, который запомнился на всю жизнь. То была поистине народная стратегия, которую завещал нам В. И. Ленин.
А такой вот Соколенко–Мартынчук не принимал этой стратегии. Больше того, в меру своих возможностей он противился ей и тем навлек на себя глубокие антипатии со стороны моих друзей. Там, в Кукуриках, когда мы вместе разбирали семнадцать молний, подписанных Соколенко–Мартынчуком, их возмущало буквально каждое его слово…
Остальные из принятых в тот день радиограмм касались преимущественно хозяйственных вопросов. Имелось также сообщение об утверждении Мыколы Солдатенко заместителем командира соединения по политической части.
Оказались среди радиограмм и две такие, которые вызвали у нас непритворное раскаяние в своей непозволительной уловке с радиосвязью. Обе были от генерала Строкача. И, может быть, именно потому, что в них не содержалось никакого разноса и никаких угроз, они подействовали особенно сильно.
Генерал Строкач писал:
«Никак не ожидал, чтобы, так энергично показав себя в Карпатах, вы проявляли недопустимую медлительность. Красная Армия уже заняла Сарны. Перед вами рубеж Горыни, который может стать непреодолимым для партизан фронтом. Вам самим его не прорвать…» И сразу вспомнился неудачный бой за город Столин, ненужные потери, ранение Платона Воронько и Цымбала…
Второй радиограммой мы ставились в известность о том, что крупные соединения генералов Сабурова и Бегмы заняли на Горыни Высоцк и Домбровицу.
«…Линия Горыни в этом месте, таким образом, прорвана партизанами, противник делает судорожные попытки заткнуть прорыв. Но вы можете в него проскочить на запад. Немедленно двигайтесь на Высоцк».
— Да, нехорошо получилось, — словно оправдываясь перед самим Строкачом, сказал начальник штаба.
— Ну, как получилось, так уж получилось. Теперь надо как–то выпутываться из этой истории. И побыстрее.
— Давайте ответную молнию, товарищ командир, да потолковее, так, чтобы шито–крыто и концы в воду, — подсказал радист.
Нехорошо было у меня на душе, но в ответе мы постарались сохранить на лице хорошую мину при плохой игре. Склонившись над листочком бумаги, я выводил химическим карандашом: «На ваш номер… нахожусь западнее Высоцка… двести двадцать километров. Подошли вплотную Западному Бугу. Как понять ваше указание? Возвращаться Высоцку на восток или продолжать рейд дальше?»
Подписывая текст этой радиограммы, Мыкола Солдатенко буркнул:
