Ознакомительная версия.
Идея выращивать жемчуг не случайно пришла в голову сыну торговца лапшой. В приморских селениях Японии мужчины традиционно становятся рыбаками, а женщины — нырялыщицами. Гологрудые «ама», «морские девы», собирают на дне заливов съедобные раковины, как наши крестьянки ходят в лес за грибами. В двустворчатых раковинах акоя, из которых делают приправу для лапши, иногда находили жемчужины. Это и навело Микимото на мысль преднамеренно вводить в тело устриц ядрышки.
Девятнадцать лет опыты были безуспешными. Следовало найти подходящий материал. Таковым оказались шарики, выточенные из створок крупных речных раковин. Затем надо было научиться вместе с ядром вводить «присадку» — кусочек перламутровой железы другой, более молодой устрицы, клетки которой создают вокруг шарика жемчужный слой.
Главной рабочей силой при опытах Микимото были «морские девы». Последние полвека главное действующее лицо в жемчуговодстве уже не нырялыщица, а оператор. В Японии около двенадцати тысяч людей, умеющих вводить ядрышко в тело моллюска. После подробных объяснений меня привели в операционный зал и сказали: «Попробуйте проделать все своими руками. Жертвуем вам сто раковин. Вырастет хоть пара жемчужин — сделаете себе запонки!»
Закрепленная в зажиме раковина раскрыта меньше чем на сантиметр. В этой щелке и надо манипулировать. Беру скальпель, делаю надрез. Переворачиваю скальпель другим, раздвоенным концом, насаживаю на эту вилку кусочек присадочной ткани, ввожу его в тело моллюска и помещаю туда же ядро.
Если вонзить скальпель чуть глубже, чем следует, створки раковины безжизненно распахиваются: поврежден соединительный мускул, и раковина обречена на гибель. То же происходит при вводе ядрышка не в ту часть устрицы, где она может терпеть инородный предмет.
Встав из-за стола через три часа совершенно разбитым, я убедился: оперировать раковины без подготовки все равно что вырезать самому себе аппендикс, добросовестно выслушав, как это делается. Из сотни раковин, которые были зарегистрированы под моим именем, через две недели выжили одиннадцать. Да и те, скорее всего, были украдкой положены в мою корзину инструкторами. Два года их без меня холили и пестовали. Каждые два месяца очищали от наросших водорослей, после дождей опускали корзину поглубже, чтобы не менялась привычная соленость воды.
Когда два года спустя я приехал за урожаем, оказалось, что девять из моих одиннадцати жемчужин не соответствуют стандартам и только две имеют коммерческую ценность. Предсказание сбылось: я действительно вырастил себе лишь запонки!
Впервые увидев горы и воды полуострова Сима, я подумал о жемчужинах как о перлах природной красоты. Мне казалось, раковины вбирают в себя неповторимую прелесть породнения моря и суши. Но чем ближе знакомишься с жемчуговодством, тем отчетливее видишь в нем красоту творения рук человеческих. Есть выражение «перлы премудрости». Жемчужины, выращенные на плантациях, поистине «перлы труда» в самом прямом и высоком смысле этих слов.
Сосна, бамбук и слива
Первый в моей жизни новогодний репортаж из Японии я написал в канун 1963 года. Причем опубликован он был именно под таким заголовком: «Сосна, бамбук и слива».
В Стране восходящего солнца Новый год больше чем праздник из праздников. Это как бы общий для всей нации день рождения. У японцев до недавних пор не было обычая отмечать дату своего появления на свет. Сто восьмой удар новогоднего колокола добавляет единицу сразу ко всем возрастам. Даже младенец, родившийся накануне, наутро считается годовалым.
В полночь все, затаив дыхание, прислушиваются к гулу старинных бронзовых колоколов, про себя отсчитывая удары. По мнению японцев, со сто восьмым из них человек не только становится на год старше, но и переступает некий порог, за которым его ждет совершенно новая судьба. Каким бы трудным ни был уходящий год, все может пойти по-иному за этим порогом, как бы с чистого листа.
Итак, новогодний праздник должен войти в каждый дом как начало иной полосы в жизни. Поэтому двери, по традиции, принято украшать ветвями сосны, бамбука и цветущей сливы. Вечнозеленая сосна на народном поэтическом языке олицетворяет пожелание долго жить и не стареть, бамбук символизирует гибкость и стойкость, а слива, упрямо зацветающая, даже если вокруг лежит снег, — жизнерадостность среди невзгод. Пожалуй, именно мой первый новогодний репортаж стал зародышем замысла написать психологический портрет обитателей Страны восходящего солнца, что я и осуществил потом в книге «Ветка сакуры».
Итак, сосна, бамбук и слива воплощают некие универсальные пожелания. К общим для всех образам каждый вправе добавлять свои личные надежды. Ложась спать в новогоднюю ночь, миллионы японцев кладут под подушку лубочную картинку с изображением Такарабуне. Это Корабль сокровищ под алым парусом, на борту которого к японским берегам спешат Семь богов удачи. Тому, кто увидит их во сне, наступающий год сулит исполнение самых заветных желаний.
Человек непосвященный увидит на борту Корабля сокровищ трех толстяков, двух старцев, воина и женщину. Однако каждый из семерых — популярный персонаж народного творчества и заслуживает того, чтобы познакомиться с ним поближе.
Бога удачи Эбису сразу отличишь от других толстяков по удилищу в руке и окуню под мышкой. Иным и не может быть бог удачи в стране, где все жители — заядлые рыболовы. За помощью к Эбису обращаются те, кому помимо сноровки требуется еще и везение: мореходы, исследователи, спортсмены, владельцы ночных заведений. Изображение толстяка с удочкой можно увидеть в мелких лавочках. Однако наряду с удачей Эбису олицетворяет еще и честность.
Может быть, поэтому среди крупных предпринимателей больше, чем Эбису, популярен Дайкоку — дородный деревенский бородач, восседающий на куле с рисом. Когда-то крестьяне почитали его как бога плодородия. Но с тех пор, как в руках у бородача оказался деревянный молоток, Дайкоку стал покровителем тех, кому требуется искусство выколачивать деньги, — коммерсантов, биржевиков, банкиров. Словом, из бога плодородия превратился в бога наживы.
Третий толстяк-улыбчивый, круглолицый бог судьбы Хотей. Его приметы — бритая голова и круглый живот, выпирающий из монашеского одеяния. Нрава он беззаботного, даже непутевого, что при его служебном положении довольно рискованно. Ведь не кто иной, как Хотей, таскает за спиной мешок с людскими судьбами и порой, будучи навеселе, дает человеку не ту судьбу, какую он заслуживает. Богу судьбы поклоняются политики и повара (те и другие иной раз заваривают кашу, сами не ведая, что у них получится).
Ознакомительная версия.
