Сергей Макеев - Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами

— Подай-ка мне, братец, эту рыбину — в ней жизни больше!

Граф Толстой входил в шуточный «орден пробочников».

«Пробочниками» были Вяземский, Батюшков, Денис Давыдов и Василий Львович Пушкин, дядя А. С. Пушкина. За столом не только лилось вино и сменялись блюда, но и звучали веселые куплеты.

Да, этот человек, наводивший ужас на одних, умел быть товарищем и интересным собеседником для других. Как писал о нем Жуковский, «был добрым приятелем для своих друзей». Ценил поэзию, его близкими знакомыми, кроме названных, были поэты Дмитриев, Батюшков, Шаликов, а впоследствии и Пушкин. Князь П. А. Вяземский был особенно с ним близок и набросал такой стихотворный портрет:

Другую меткую характеристику дал ему Грибоедов в комедии «Горе от ума», в монологе Репетилова:

Рукопись комедии ходила по Москве в списках, и как-то раз ее показали Толстому. Он посмеялся, но сделал исправления. Вместо «сослан был» написал «черт носил», пояснив: «Сослан никогда не был». Слова «крепко на руку не чист» исправил на «в картишках на руку не чист»: «А то подумают, что табакерки со стола ворую!»

После гибели Грибоедова комедию поставили в театре. На одно из первых представлений пришел и Толстой. Вот Репетилов начал свой монолог, и все зрители напряглись, уставившись на Американца. Когда Репетилов закончил, Толстой встал и, словно отвечая на обвинение, что «не может быть не плутом», обратился к залу:

— Взяток, ей-богу, не брал, потому что не служил!

Его реплика была встречена аплодисментами.

Но то, что дикий граф с улыбкой прощал Грибоедову и близким приятелям, могло дорого обойтись человеку малознакомому. Однажды в гостях у Нащокина кто-то напомнил Толстому грибоедовские строки «ночной разбойник, дуэлист». Глаза Американца блеснули тем самым огнем, который заставлял трепетать мужчин и женщин. Он подошел к говорившему и спросил:

— Не правда ли, я черен?

— Да! — едва вымолвил незнакомец.

Все ждали, что сейчас последует пощечина или вызов. Но Толстой неожиданно заявил:

— А перед своей душою — совершенный блондин!

Все рассмеялись и вздохнули с облегчением. Прав был поэт Е. А. Баратынский, так описавший свое первое впечатление об Американце: «Занимательный человек! Смотрит добряком, и всякий, кто не слыхал про него, ошибется».

Где «страстей кипящих схватка», там и дуэли. Часто драмы разыгрывались за карточным столом, а завершались у барьера. Рассказывали такой анекдот: один поэт, остряк и кутила, получил вызов. Тут же за карточным столом Толстой метал банк. Поэт попросил Американца быть его секундантом. Стреляться должны были наутро. Поэт уехал отсыпаться перед поединком, а Толстой передал кому-то колоду карт и вышел искать обидчика поэта… Утром поэт заехал за Толстым и нашел его спящим.

— Вставай, пора ехать! — позвал он.

— Не нужно. Я его уже убил, — пробурчал сонный граф.

Оказалось, еще вчера он влепил пощечину противнику поэта, стреляться решили тотчас, сели на тройки и поскакали за город. Там Толстой подстрелил несчастного и вернулся — одни говорят, что он продолжал преспокойно метать банк, другие — что завалился спать.

Где еще кипят страсти? Конечно, в цыганском таборе, в цыганском хоре. Однажды Толстой увлекся прелестной плясуньей Пашенькой Тугаевой из хора Соколова. Как положено, выкупил ее у хора и привез к себе. В ту пору такие отношения русских дворян с цыганками были нередки. Друг Пушкина — П. В. Нащокин в это же время жил с певицей Ольгой Солдатовой из соколовского хора. Но союзы эти были непрочны; цыганками увлекались — но ненадолго, да и свет предавал их анафеме. У Толстого с Евдокией Максимовной — таково настоящее имя Пашеньки — вышло иначе.

И на старуху бывает проруха — Толстой проигрался, да так, что ни отдать, ни занять. Вот-вот выставят на «черную доску» в клубе. А это позор для дворянина, тем более для такого игрока, как Толстой. Лучше пулю в лоб! Пашенька заметила, давай выспрашивать:

— Что с тобой, граф?

— Что ты лезешь? Ну, проигрался! Выставят на черную доску, а я этого не переживу!..

Пашенька не отставала и выведала, сколько денег он должен. Съездила куда-то и привезла деньги. Толстой удивился:

— Откуда ты достала столько?

— Откуда? Да от тебя! Разве ты мало мне дарил?! Я все прятала, а теперь возьми их, они твои…

После этого граф и цыганка обвенчались. После свадьбы, по обыкновению, поехали с визитами. В некоторых домах их не приняли. Толстой навсегда порвал отношения с этими снобами.

В 1821 году у графа и цыганки-графини родилась первая дочь. Ее назвали Саррой. С этих пор характер Американца начал понемногу смягчаться. Только проклятый язык подводил по-прежнему.

В литературном салоне князя А. А. Шаховского распространилась сплетня: будто бы Пушкина забрали в полицию или в тайное отделение и там высекли. Это была выдумка Толстого-Американца. Клевета дошла до Пушкина, когда он был уже в Южной ссылке. Очень скоро он узнал, кто был автор поклепа. Поэт был в таком отчаянии, что чуть не покончил с собой. Не имея возможности сейчас же стреляться с обидчиком, Пушкин ответил эпиграммой:

Эпиграмма не была напечатана. Несколько позже Пушкин написал немного другой вариант и вставил эту злую карикатуру в послание к Чаадаеву. Стрела достигла цели, Толстой был уязвлен и ответил также эпиграммой, не слишком изящной, но грозной:

Пушкин не страшился поединка с Толстым. Потому что вообще ничего не боялся и потому что верил пророчеству гадалки, говорил друзьям: