Помните Евангелие? «Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди…» (Лк. 18: 11).
Ахматова как-то сказала об одном из подобных эгоцентриков:
— Рухнул в самого себя.
А еще я вспоминаю наш с нею давний разговор о Наймане, которого она так любила. Анна Андреевна произнесла:
— Трагическая вырабатывается фигурка.
(Она сказала именно «фигурка», что было особенно точно по отношению к субтильному в те годы Найману.)
И вот можно считать, эта «фигурка» окончательно «выработалась»… Да и трагедия налицо. Помоги ему, Господи, бедному…
Из числа великого множества людей, которых мне довелось знать в течение моей жизни, мало кого я вспоминаю так часто, как столяра Семена Марковича. Когда я познакомился с ним, ему было уже за семьдесят, но он отличался отменным здоровьем и усердно работал — реставрировал старинную мебель. Сначала его пригласил к себе мой старший брат Алексей Баталов, а от него Семен Маркович перешел ко мне.
Родом наш столяр был с Украины, из местечка под названием, если не ошибаюсь, Шепетовка. Вырос он в многодетной еврейской семье. Его отец был чем-то вроде местного цадика, и фамилию этот человек носил соответствующую Хусид. Кстати сказать, именно своему отцу Семен Маркович был обязан тем, что в нем начисто отсутствовала всякая религиозность. До смерти своей он не мог забыть жуткого происшествия, которое случилось в их семье. Отец стоял на молитве, а в это время совсем маленький ребенок опрокинул на себя ведро с кипящей водой. Можно себе представить, что тут началось в их нищенской хибарке — как закричала мать, как заголосили прочие дети… Но отец даже головы не повернул, он продолжал свою молитву. И Семен Маркович признавался мне, что с той самой поры обрел стойкое неприятие какой бы то ни было религии.
Впрочем, раз в год он посещал синагогу, чтобы получить там мацу. Но она была ему потребна исключительно для кулинарных целей. И что было особенно забавно, свою мацу старик получал вне очереди — он был участником войны, а такие люди в советские времена пользовались известными привилегиями даже в синагоге.
Я хорошо помню, как познакомился с Семеном Марковичем. Это было в начале семидесятых годов. В те дни одна из комнат в квартире моего старшего брата была превращена в столярную мастерскую, и старик хозяйничал там со своими стамесками, рубанками, пахучим клеем… Как-то я зашел к брату, мы с ним обменивались новостями, шутили… Столяр смеялся вместе с нами, а потом сказал мне:
— Вчера я был в гостях у моего племянника. Он — такой же балагур, как вы… Только он — заика.
Семен Маркович был истинный мудрец, он знал о людях и о жизни решительно все. Наблюдения у него бывали замечательные, он говорил:
— Вот они выкинули лозунг «Больше товаров народу!» — сразу же из магазинов все исчезло.
На эту же тему у него был такой рассказ:
— Я помню, у нас в Шепетовке был один «нэпманщик». И вот году в двадцать девятом он нам говорил: «Пока еще советская торговля не вполне развилась… Подождите еще немного времени, и в ихних магазинах каждый продавец будет обслуживать сто покупателей в минуту». Мы его спрашиваем: «Как же это может быть?» А он нам отвечает: «Очень просто. Продавец будет всем говорить: „Этого — нет!.. Этого — нет!.. Этого — нет!“» И откуда он мог знать такое в тысяча девятьсот двадцать девятом году?
И еще он говорил:
— У моего племянника есть сын Петькэ… Он уже вырос, уже большой… И вот он хочет воровать… Так мальчик хочет воровать, но он не может, не умеет…
Семен Маркович очень любил свою жену, прожил с ней более полувека. Но она заболела раком и вскоре умерла. Старик перенес этот удар, хотя очень грустил о своей верной подруге.
Несколько лет спустя он сам скончался от злокачественной опухоли. Смертельную болезнь свою он переносил с необыкновенным мужеством. Достаточно сказать, что не от него скрывали страшный диагноз, а он не сообщал об этом своим близким, дабы их не расстраивать…
Но вернемся к его вдовству. Через некоторое время после смерти жены он стал подумывать о новом браке. С этой целью его время от времени знакомили с немолодыми еврейскими женщинами. Однако же не нашлось ни одной, которая бы его вполне устроила.
Как-то мы спросили его:
— Отчего вы хотите жениться именно на еврейке? Быть может, стоит поискать среди русских?
Но старик категорически отверг такой вариант:
— Нет, на русской никак нельзя жениться.
— Почему?
— Русская баба когда-нибудь обязательно напьется и будет плясать под фонарем.
Семен Маркович обожал своего взрослого сына. Тот был вполне благополучным инженером, жил с женою неподалеку от Москвы. Но вот сноху свою старик терпеть не мог, по-видимому из чувства ревности. Сына он ласково называл «Мусенькэ», а ее презрительно — «Манькэ».
В самом начале нашего знакомства я осведомился у Семена Марковича, есть ли у него внуки.
— У «Манькэ» — дети? — переспросил он. — Какие дети? Какое рожать? Хорошо, что она еще срать умеет!
Он был столяром высокого класса, но притом ему было свойственно разумное, уважительное отношение к любому труду. Он говорил:
— Вы мне платите деньги, и я буду делать все, что вы мне скажете. Хотите буду мыть пол, хотите — стирать белье…
Когда мы с женой получили новую квартиру, Семен Маркович помогал нам, так сказать, осваивать ее. Он ликвидировал недоделки, подгонял оконные рамы и т. д. Когда он взялся за входную дверь, обнаружилось, что шурупы, на которых держатся петли, не вкручены, а забиты — как гвозди.
— Да, — сказал Семен Маркович, — отвертки у них были плохие. Молотки у них были хорошие.
Я, бывало, говорил ему:
— Надо решить, какой высоты делать этот стеллаж… — Или: — Надо подумать, как крепить полки в стенном шкафу…
И старик всякий раз отвечал:
— Нет, думать не будем. Работа покажет…
И вот с течением лет я все более и более ценю этот принцип. Я уже давно руководствуюсь им в своих делах, даже в писательском ремесле. Если есть у тебя какой-то навык — «работа покажет», она все «показывает». Ведь «безбожник» Семен Маркович по-своему сформулировал тот самый принцип, которому научает нас Святое Евангелие (Мтф. 6: 34):
«ДОВЛЕЕТ ДНЕВИ ЗЛОБА ЕГО»
Приведенное письмо, безусловно, не является доказательством того, что Н. Ильина была связана с органами, а лишь подтверждает тот факт, что А. Ахматова была не одинока в своих подозрениях. (Примеч. ред.)
