Ознакомительная версия.
Шутовския похороны карлика
1724 г. Февраля 1. После обеда его высочество узнал, что в этот день назначены похороны маленького императорского карлика, недавно умершего, и отправился со мною к бар. Штремфельду, чтоб посмотреть на печальную процессию, которая должна была пройти мимо его дома. Она показалась там в 6 часов. Впереди всех шли попарно тридцать певчих, все маленькие мальчики. За ними следовал в полном облачении крошечный поп, которого из всех здешних священников нарочно выбрали для этой процессии по причине его малого роста. Затем ехали маленькие, совершенно особого устройства сани, на которых помещалось тело. Их везли 6 крошечных лошадей, принадлежащих отчасти великому князю, отчасти маленькому кн. Меншикову. Они были покрыты до самой земли черными попонами и ведены маленькими дворянами, между которыми находилось несколько придворных пажей; На санях стоял маленький гроб под бархатным покровом. Тотчас позади их шел маленький карло, фаворит императора, в качестве маршала, с большим маршальским жезлом, который был обтянут черным и от которого до земли спускался белый флер. На этом карле, как и на всех прочих его товарищах, была длинная черная мантия; он шел во главе других карликов, следовавших за ним попарно, именно меньшие впереди, большие позади, и в числе их было не мало безобразных лиц и толстых голов. Потом выступал такой же другой маленький маршал во главе карлиц. Из них первая принадлежала принцессам, и ее, как первую траурную даму, по здешнему обычаю, вели двое из самых рослых карл. Лицо ее было совершенно завешено черным флером. За нею следовала маленькая карлица герцогини Мекленбургской, как вторая траурная дама, и ее также вели под руки два карла. Позади их шло еще несколько пар карлиц. По обеим сторонам процессии двигались с факелами огромные гвардейские солдаты, в числе по крайней мере 50 человек, а возле обеих траурных дам шли четыре громадных придворных гайдука в черных костюмах и также с факелами. Такую странную процессию не в России едва ли где-нибудь придется увидеть. От дома императора до проспекта карлы шли пешком, но там все они должны были сесть в большие сани, в которые запрягли шесть лошадей, и ехать за телом в Ямскую (Слободу), т. е. до самого места погребения. После похорон всех карл и карлиц угощали в доме императора, a по этому случаю для них сделаны были совершенно особого рода и соразмерной величины столы и стулья. Император вместе с кн. Меншиковым шел за процессиею пешком (но не в траурном одеянии) от самого своего дома до проспекта. Когда карл сажали там в сани, он, говорят, многих из них бросал туда собственными руками. Его величество присутствовал и при обеде карл. Умерший карло был тот самый, для которого в 1710 году устроена была большая и знаменитая свадьба сорока карл и карлиц, собранных, по приказанию императора, изо всего государства.
Ф. Берхгольц(1724 г.). Кроме детей покойного царевича Алексея, все семейство и все родственники Петра Великого последовали за ним в Москву, даже герцогиня Курляндская, нарочно вызванная из Митавы. Император имел обыкновение посещать значительных негоциантов и известных артистов и часто проводить с ними часа по два; так и накануне коронации он зашел с несколькими сопровождавшими его сенаторами к одному английскому купцу, где нашел многих знатных духовных особ, между прочим духовника своего, архиепископа Новгородского и ученого и красноречивого архиепископа Феофана Псковского. Великий канцлер также пришел туда. Среди угощений хозяина разговор оживился, и император сказал обществу, что назначенная на следующий день церемония гораздо важнее, нежели думают, что он коронует Екатерину для того, чтоб дать ей право на управление государством, что спасши империю, едва не сделавшуюся добычею Турок на берегах Прута, она достойна царствовать в ней после его кончины; что она поддержит его учреждения и сделает монархию счастливою. Ясно было, что он говорил все это для того, чтоб видеть, какое впечатление произведут его слова. Но все присутствовавшие так держали себя, что он остался в убеждении, что никто не порицает его намерения. Он назвал себя капитаном новой роты кавалергардов императрицы Екатерины, состоявшей из 60 человек, которые все были армейскими капитанами или поручиками, а генерал-лейтенанту и генерал-прокурору Ягужинскому (пожаловав ему перед тем орден Св. Андрея) поручил командование этой ротой в качестве ее капитан-лейтенанта. Кавалергарды эти открывали и заключали шествие, когда Екатерина, ведомая герцогом Голштинским и предшествуемая своим супругом, по сторонам которого находились фельдмаршалы, князья Меншиков и Репнин, явилась с своею великолепною свитою в церковь, где назначено было ее коронование. Слезы потекли у нее из глаз, когда Петр Великий возложил на нее корону; принимая правою рукою державу, она левою сделала движение, чтоб обнять и поцеловать его колена. В продолжение всей церемонии он держал в руке скипетр, но так как потом он не следовал за нею в обе церкви, где Юна должна была, облеченная в императорскую порфиру, прикладываться к иконам, то велел скипетр и державу нести перед нею. Этикет этого дня обязывал их сидеть за торжественным обедом одних, даже без своего семейства. Император, сказав, что хочет взглянуть на толкотню народа, для которого выставлены были вино и жаренные быки, начиненные разной птицей, подошел к окну. Приближенные его, сидевшие за другими столами, расставленными в зале, спешили присоединиться к нему, и он разговаривал с ними в продолжение получаса; когда же ему доложили, что подана новая перемена, он сказал им: «Ступайте, садитесь и смейтесь над вашими государями». Только коварством придворных могло быть внушено государям суетным и неразумным, что величие состоит в лишении себя удовольствия общества и в выставке своих особ, как марионеток, на потеху другим.
На другой день Екатерина на троне принимала поздравления. Император также поздравил ее вместе с другими, как адмирал и генерал, и по его желанию она пожаловала графское достоинство тайному советнику Толстому. Множеством значительных повышений ознаменовалось это высокое торжество, которое заключилось прекраснейшим фейерверком, какого еще не видали в Москве, хотя при всяком празднестве император устраивал великолепные огненные потехи и употреблял на это огромные суммы. Изображение ленты и девиза ордена Св. Екатерины составляло одну из главных частей в этом фейерверке.
Г. Бассевич1722 г. В то время как я был у майора Эдера, император подъехал с большою свитою и вошел, прямо насупротив, к одному аптекарю, по фамилии Грегори, имевшему когда-то красавицу-сестру, которая умерла нареченною невестою князя Меншикова еще прежде, чем он женился на теперешней княгине. На мой вопрос, зачем император приехал к этому человеку? мне отвечали, что он всегда в это время, т. е. с Рождества до Крещения, ездит по разным домам и иногда в один день побывает в четырех или пяти и более, кушает там и пьет, что у Русских называется славить. У простонародья обычай этот существует исстари, но в высшем кругу он введен только нынешним императором, который еще усилил его учреждением коллегии кардиналов. Князь-папа делается на это время одним из первых лиц; он является со всеми своими кардиналами, в полном костюме, и получает, как меня уверяли, подарки от всех, к кому приезжает, потому что, получив приказание от императора, всегда накануне, через одного из кардиналов, дает знать, у кого его величество будет славить. Государь присоединяется тогда к обществу князя-папы и носит, подобно прочим кардиналам, небольшой воротник, который в этот день, как мне рассказывали за верное, приказал занять у здешнего Голландского пастора. Иногда он является и в полном кардинальском костюме, в длинной мантии, и общество увеличивается всеми императорскими певчими, с которыми он почти везде сам поет славу Новому году. Я на сей раз не видал императора; но мне говорили, что он приехал в точно таких же санях, какие я видел у других, приехавших с ним, т. е. довольно плохих и только немного побольше обыкновенных. С обеих сторон в них устроены были скамьи, так что сидеть, как в линейках, могли многие. В каждые сани было запряжено от 6 до 8 и менее дрянных извощичьих лошадей. Почти все извозчики были так же навеселе, как и господа, потому что побывали уже в нескольких местах. Обедало все общество у князя Меншикова. Такое славление бывает не только у вельмож, но и у иностранных купцов. Один Шведский офицер рассказывал герцогу, что встретил вчера на улице сани, запряженные шестью медведями, которых, вероятно, готовят к предстоящему маскараду.
Ф. Берхгольц(1710 г.). 5 Февраля. Царь катался по Немецкой Слободе. Он велел привязать друг к другу 50 слишком саней и в передние запречь десять лошадей. Сам он сел в передние; в остальных разместились важнейшие русские сановники. Забавно было видеть, как на поворотах, огибая угловые дома, сани раскатывались, опрокидывались и роняли седоков. Едва успеют подобрать упавших, как у следующего поворота опять вывалятся человек 10–12, а то и больше. Царь любит устраивать подобного рода шутки, даже когда занят самыми важными делами. Между тем, все дела он ведает один, ибо, как на суше, так и на море, должен сам всем распоряжаться и притом решать текущие вопросы. Что же касается его невежественных, грубых подданных, то от них царь имеет мало помощи, за то лично одарен совершенным и высоким умом и такими широкими познаниями, что один может управлять всем.
Ознакомительная версия.
