Но уж мальчики о моем противостоянии с Тигги знать не должны ни в коем случае. Камилла – одно дело, Тигги – совсем другое.
Неожиданного помощника против наглой красотки я нашла в нынешнем секретаре Чарльза Марке Болланде. Сейчас я понимаю, что его к принцу приставила Камилла, но уже одно то, что Болланд против Тигги, роднит его со мной.
Думаю, там все разрешится само собой, Уильям и Гарри уже не маленькие мальчики, для которых нужно приглашать няню в Хайгроув, к тому же теперь в Хайгроуве живет Камилла, вряд ли она допустит соседство с соперницей.
Главное, чтобы все это не выплеснулось на страницы газет, стоит пронюхать репортерам – затравят. Я вообще хочу предостеречь Уильяма и Гарри от заигрывания с прессой. Прессу нельзя недооценить, ее нельзя переоценить. Умение справляться с этим монстром дается редко кому. Мне долго казалось, что я справляюсь, но иногда репортеры становятся настолько назойливыми, что хочется запустить в них не просто снежком, как однажды сделал Гарри, а чем-нибудь потяжелее.
Репортеры бывают сознательными, когда где-нибудь в африканской больнице или центре по оказанию помощи бездомным, в убогой хижине, где вопиющая бедность, или среди детишек, у которых вместо ног металлические штыри, а вместо рук обычные крючки (они подорвались на минах и лишились конечностей), просишь больше не снимать, камеры выключают.
Иное дело на отдыхе или в светской поездке. О, тут никакой пощады! И протестовать бесполезно, это только разжигает интерес и аппетит. С одной стороны, вам придется научиться не шарахаться от них, это, во-первых, бесполезно, во-вторых, только навредит, с другой – не подпускать слишком близко. У этих ребят есть когти и хватка, они могут вознести на небо и почти сразу утопить.
Лучше всего вообще не иметь с ними дела, но мальчикам это не удастся по рождению, придется научиться жить под постоянным присмотром. Это значит не давать ни малейшего повода уличить себя в чем-то недостойном. Жизнь под прицелом камер, под ежеминутным присмотром тяжела, но у мальчиков не будет другой, они принцы.
Что будет дальше? Не знаю, с каждым годом мне труднее, ведь портить каникулы моим мальчикам ради удовлетворения собственных интересов не хочется, а организовывать достойный отдых сложно. И не из-за меня – из-за службы безопасности принцев. Эта служба отвергает одно за другим мои предложения, я понимаю, что это делалось вовсе не из опасений, что Уильяма или Гарри могут похитить, а просто назло мне. На все предложения я слышала один ответ:
– Нет. Это опасно.
Опасно оказывалось везде, я уже готова была попросить отпустить нас в Антарктиду к пингвинам, когда Мохаммед аль-Файед в очередной раз предложил свое поместье в Сен-Тропе и яхту «Джоникал», обещая, что все будет в нашем распоряжении и что папарацци отгонят от берега, как акул. Не будь необходимости срочно определиться с отдыхом мальчиков, я едва ли согласилась бы на такое предложение.
На сей раз у службы безопасности просто не имелось возможности отказаться, соблюдены все их требования! Телохранители согласились, хотя их зубовный скрежет вполне мог заглушить шум прибоя.
Мы провели прекрасные каникулы, хотя Уильяму очень не нравилось то, что с ним обращаются как с членом семьи, словно уже все решено. Меня снова усиленно подталкивали к браку, и это совсем не нравилось моему мудрому сыну.
Не бойся, Уильям, твоя мать не так глупа, как о ней думают в королевской семье.
Королевская семья – это фирма, как я ее называю. Серьезная, безжалостная, где каждый не более чем винтик, не имеющий никакого права на собственную жизнь и собственные переживания.
Больше всего в этой Фирме мне жаль не Чарльза, не изгнанную Ферджи, не принцессу Маргарет… мне жаль основательницу и главную опору Фирмы – королеву.
Елизавета II сильная женщина, сильный человек, я искренне восхищалась ею, но никогда не понимала. Если Чарльз живет просто в коконе, прячась от окружающей жизни за своими привычками и интересами, то королева такой кокон создала вокруг всей семьи. Это ледяной кокон, за которым неуютно, холодно, мертво. Все бури, которые сотрясают королевскую семью внутри, не должны никак проявиться снаружи, семья недоступна для чужих и для любопытных глаз!
Королевская семья живет отдельно не только от Британии, она закрылась от всего мира. И все начинается с самой королевы. Наверное, она по-своему права, потому что допустить размывание королевской семьи – значит погубить ее. Семья – это клан, в котором действуют жестокие законы, но она тем и сильна, стоит из крепостной стены выпасть одному камню, рухнет вся стена. Допустить этого нельзя, королева старается.
Безжалостней всего она к самой себе. Жить столько десятилетий, внешне не проявляя никаких эмоций, если и плакать, то так, чтобы об этом не догадалась даже горничная по мокрым подушкам, если радоваться, то только внутри, потому что откровенный хохот – это неприлично…
Вся жизнь – служение долгу, когда ни единого недостойного поступка, ни единого лишнего слова, жеста, простой улыбки, все рассчитано и выверено. Если улыбка, то точно вовремя, а не тогда, когда губы сами расползаются в стороны, если жест, то ограниченный, чтобы не подумали лишнего или не дать кому-то надежду, которая не оправдается.
Каждая фраза что-то значит, каждое слово весомо. Заговорить с королевой первыми имеют право только очень близкие люди, остальным приходится ждать, пока Ее Величество изволит обратить внимание. Ее нельзя просто окликнуть, нельзя подшутить, нельзя допустить какую-то вольность, причем не только по отношению к королеве, это было бы верхом неприличия, но и в ее присутствии.
Всегда одинаково уложенные волосы, много-много лет одинаковый фасон одежды, раз и навсегда определена форма сумочки, манера протягивать руку, улыбаться, смотреть… Все определено, она сама себе определила и строго придерживается правил. Она сама образец, идеал, совершенный и недоступный.
Каково это – быть идеалом всегда во всем и для всех? Это неимоверно трудно, это даже хуже, чем в коконе, королева даже не может свернуться калачиком и поплакать, она должна быть сильной, она образец, в том числе и стойкости.
Только одного не замечает Ее Величество: что идеал этот хоть и хорош, но сильно отстал от жизни. Жесткая закрытость королевской семьи уже мало кого впечатляет так, как было, даже когда я только стала принцессой. Если честно, то во многом этот кокон расшатали и мы с Ферджи, наверное, я даже сильнее.
Конечно, королева не может быть мне благодарной за такое расшатывание, за мои откровения, уж от меня-то она никак не ожидала подобного. Удивительно, мною восхищались миллионы людей по всей Земле, но королева никогда, даже когда я была откровенно хороша. Ни один мой наряд, ни прическа, ни то, что обрела спортивную фигуру и стала уверенней, ни моя благотворительная деятельность никогда не вызывали одобрения Ее Величества. Все принималось как должное. Не важно, что чувствовала королева, она ничего не показывала. Так принято, так нужно.
