Когда тебе скоро семьдесят, а ты желаешь женщин, как в двадцать, это очень опасно. Ибо в голову приходят идиотские мысли. Я отважился быть смешным. Слез с высокого стула, подошел к ним. К моему изумлению, молодая дама, сидевшая с ней, тотчас встала, сказала:
– Ну, мне пора. – И, попрощавшись, явно нарочно оставила нас вдвоем.
Смешинки в уголках рта… Смешинки в глазах. И сильное, маленькое смуглое тело… Она произнесла:
– Наконец-то! Я очень хотела, чтоб вы подошли. Я еще в Кремле хотела, но постеснялась…
После чего она заговорила… о несчастной поэтессе Н.! Она спросила, слышал ли я о ней? Я, естественно, ответил, что не слышал. (Хотя знал, что несчастная давняя моя подруга все-таки вернулась в СССР, и у нее тотчас арестовали и мужа, и дочь! Знал, что ее саму не тронули… Но оказалось, я не знал финала.)
– Как, вы не в курсе? – собеседница наморщила лоб. – Она покончила с собой… Она была великая поэтесса! Мы с вами всего лишь ее современники. Сейчас это трудно понять. Вот Николай I – всемогущий царь был, да? А теперь он известен лишь потому, что был современник Пушкина, – говорила она с радостной догадкой школьницы.
Начала читать ее стихи. Надрывался джаз (единственное место в Москве, где Коба разрешил играть эту капиталистическую музыку). Оттого, к счастью, ее чтение плохо было слышно.
Она накрыла ладонью мою руку и проникновенно сказала:
– Я слышала от мужа, что вы близки к «самому». Попросите за ее дочь. Она ведь погибнет в лагере. Попросите, что вам стоит. Это благородное дело!
Наш сотрудник за соседним столиком сильно перегнулся, чуть не упал, пытаясь слушать.
Я предложил ей:
– Давайте я вас провожу. Погода отличная.
Мы вышли на улицу.
– Запомните раз и навсегда: в этом месте не надо говорить… Все, что вы говорите, записывается…
Она посмотрела на меня удивленно:
– Но вы ведь знаете, кто мой муж.
– Поверьте, это не имеет значения.
– Но я ничего такого не говорю…
– И это тоже не имеет значения.
– Вы не забудете, о чем я вас попросила?
– Нет, – ответил я, понимая, что не стану говорить с Кобой, потому что боюсь и потому что бесполезно.
– Спасибо. Ну, я пошла. Муж уже проснулся, пора ему обедать и на работу. Они ведь работают по ночам…
– У меня машина. Давайте подвезу.
Она мне очень нравилась. И я пытался забыть ту, страшную.
– Спасибо, я лучше пешком, немного прогуляюсь. Сегодня редкий день, нет спектакля.
– Жаль.
Она улыбнулась:
– Не жалейте. Вы необычайно обаятельный товарищ, но мы с мужем, как это нынче ни странно, безумно любим друг друга.
Бедная поэтесса Н.! Я шел, пытаясь вспомнить все, что у нас было. Но помнил очень смутно. Так у меня всегда, я их не помню.
На следующее утро я был в Кремле. В кабинете у Кобы докладывал Берия:
– Проститутки, работающие у нас, установили устройства в нескольких номерах английской делегации. Но главное – в номере самого министра…
– Погорели на базе бабской части, – развеселился Коба. – Включай!
Берия замялся:
– Министр беседует за завтраком по-английски.
– Я в курсе: англичане, как ни странно, говорят по-английски, – усмехнулся Коба. – Ничего, нам помогут. – И приказал мне: – Переводи… но только все.
Надо сказать, министр говорил интересно. Он пересказывал своему помощнику то, что слышал о Кобе от приезжавшего в СССР де Голля. (Я в это время проживал в лагере.)
«Де Голль предупредил меня, – говорил министр, – Сталин – человек, привыкший маскировать свои мысли, безжалостный, не верящий в искренность других. Сплотить славян, распространиться в Азии, получить доступ в свободные моря – это его сегодняшние цели. Он и нынче удачлив среди бесконечных руин и могил своей страны. Ему повезло: народ в России до такой степени живуч и терпелив, что самое жестокое порабощение его не парализовало. В России земля полна таких ресурсов, что самое ужасное расточительство не смогло ее истощить… Сталин – коммунист в маршальской форме, коварный диктатор с добродушным лицом. Но прежде всего – он жестокий монстр…»
– Спасибо, – прервал Коба. – А о тебе, Лаврентий, тоже есть?
– Конечно, Иосиф Виссарионович. Чуть дальше.
– Ну ладно, насладимся потом. Сейчас пора мне поспать, – (он теперь всегда спал после обеда). – Сегодня вечером мы будем встречаться с этим аналитиком моей души. Я «монстр»! – И прыснул в усы. – Ну, что с его переводчиком?
Берия посмотрел на часы:
– Сейчас его уже должны арестовать и везти ко мне.
– Ладно, действуйте.
Мы поехали в особняк. После нескольких дней апрельского тепла вдруг наступил холод и… пошел снег! Берия был в шляпе, надвинутой на глаза. Шарфом укутал часть лица. Толстый, огромный, он очень походил на этакого гангстера по прозвищу «Малютка» из американского фильма.
В особняке ждала Даша… Весело глядела шальными глазами, протянула пленку:
– Товарищ Берия, ваше задание выполнено и даже перевыполнено.
– Заткнись. – Берия включил магнитофон.
Раздался Дашин голос:
– Мальчики после войны у нас в большой моде… Мы мальчиков теперь очень ценим. – И вдруг запела:
– «Ах ты, Гитлер косоглазый, тебе будет за грехи.
На том свете девки спросят: «А где наши женихи?..»
Раздался мужской смех.
Ее голос:
– Ну, раздевайся, миленький… – и продолжила петь:
– «Вот и кончилась война!
Как бы нам не прозевать:
По желаньям, по талантам будут мальчиков давать».
Ее смех и смех мужской.
А она все пела – нагло, бесшабашно:
– «Девок много, девок много!
Девок некуда девать!
Если лошади подохнут,
Будем девок запрягать!» – ее шепот: – Ну!.. Запрягай, милый мальчик!..
Долго слышались звуки любви…
Его голос по-русски с легким акцентом:
– Так! Так! Так!
Ее голос:
– Слушай, ты такой страстный мальчик. Я ведь сидеть потом не смогу.
И снова – звуки любви…
– Ну и тварь, – сказал Берия.
– Самое смешное – ревнуете.
И опять те же звуки. Наконец ее крик:
– Ой! Ой!.. Мне плохо…
Мужской голос все с тем же акцентом:
– Милая… что с тобой?
– Боже, я умираю!
Он испуганно, торопливо:
– Может быть, уйдешь в свой номер, вызовешь скорую помощь?
Она:
– Душно! Умираю, родненький. Звони гостиничной врачихе. Не бойся, она моя подруга. Она знает, что мне нужно… Скажи, погибаю! Звони девять три! Клаву!
Его голос:
– Алло, Клава? Вашей подруге очень плохо. Мы… я… она у меня в номере.
Уже через минуту другой голос молодой женщины:
– Даша… Дашенька! Она умирает. Вы что, не видите… Ее нужно в больницу… У нее припадок астмы. – Кричит, видно, в телефон: – Алло, «Скорая»? Здесь девушка умирает. Боже мой… Даша! Милая! Держись!..
