Требования королевы заключались не только в отставке Тюрго, но она также хочет заключить его в Бастилию, причем в тот же день, когда граф Гине будет объявлен герцогом. Чтобы успокоить разгневанную королеву, нужны самые жесткие и решительные действия против реформ Тюрго. Однако этот министр был известен французам как необычайно честный и справедливый, кроме того, он был очень любим народом, так что его отставка, вызванная желанием королевы, не нашла своего одобрения в народных массах. Ее Величество может отправить в отставку и графа Вержена, и я не знаю, до каких пор королева будет продолжать творить необдуманные поступки. Ваше Величество, возможно, очень удивится, когда узнает, что граф Гине не представляет никакого личного интереса для МарииАнтуанетты, и все же этот человек стал причиной столь сильных волнений в Версале; однако весь секрет состоит в окружении королевы, которое очень заинтересовано в успехе этого дела». Так объяснял эту ситуацию Мерси.
Пережив волнения и оживление, что последовали за отставкой Тюрго, Мария-Антуанетта совершенно не интересовавшаяся политикой его преемника, вдруг внезапно почувствовала себя очень одинокой. Она скучала в этом пустом, нагоняющем тоску Версале. Мерси удавалось иногда убедить Марию-Антуанетту, что ежедневные прогулки вдали от Версаля очень нехорошо действовали на придворных. Королева продолжала находиться в задумчивом и унылом настроении. Наконец, она решила заняться богоугодными делами, и даже расписала их вплоть до своего пятидесятилетия. В течение нескольких недель она полностью отдавалась новой идее. Ее постоянно видели посещающей проповеди в церкви Версаля. Она даже отказалась от привычных ей развлечений. Не ездила больше в Париж и Булонский лес. Не посещала спектаклей и позволяла себе лишь иногда послушать концерт в небольшом зале, где обычно собирались пожилые придворные. Два-три раза в неделю она сопровождала мужа на охоту в Сен-Побер, обедала вместе с ним и к полуночи всегда возвращалась в Версаль. В это время Мария-Антуанетта даже отнеслась учтиво и внимательно к герцогу д'Эгильону и потребовала отменить приказ о ссылке, когда узнала, что мадам де Шабрийан, его дочь, скоропостижно скончалась во время своего пребывания в имении отца. Королева лишь просила, чтобы тот не появлялся при дворе.
Мария-Антуанетта любила детей, и решение, которое она приняла однажды, после того как графиня д'Артуа родила девочку, было не случайным. Проезжая через деревню неподалеку от Версаля, она увидела старуху, окруженную детьми, одетыми в лохмотья. Она приказала остановить карету, дала им денег и спросила крестьянку, не хочет ли она отдать ей этих детей. Ей отдали самого младшего из всех — Жака, беленького трехлетнего мальчугана. Счастливая Мария-Антуанетта продолжила свою прогулку, которую, однако, пришлось сократить, поскольку ребенок «кричал и сучил ножками, отталкивая и королеву и ее фрейлин. Приезд Ее Величества в Версаль с этим маленьким чертенком удивил весь двор; он кричал во все горло, звал бабушку, братьев и сестер; ничем нельзя было его успокоить», — писала мадам де Кампан. Через два дня Жака, теперь уже Армана, вернули в апартаменты королевы, одетым в великолепный костюмчик, расшитый белыми кружевами и серебром. Мерси нашел мальчика «живым» и очень «шустрым» и заметил, что Мария-Антуанетта «чудесно проводит с ним время». «Этот ребенок, оставаясь в моих апартаментах, никогда никого не беспокоит и не доставляет никаких хлопот», — писала она матери.
Впервые с момента своего приезда во Францию Мария-Антуанетта заболела. Началось с сильного жара и насморка, было совершенно непонятно, чем вызвано недомогание. Лассон не нашел ничего лучшего, как сделать ей промывание желудка, но состояние королевы от этого не улучшилось. Постоянно заливаясь слезами, она пребывала в глубоком унынии и отказывалась говорить с кем бы то ни было, едва сдерживая раздражительность, а чаще даже не сдерживая по отношению к своим фаворитам. Круг ее друзей заметно сузился, остальных она просто отказывалась принимать. Графиня де Полиньяк не покидала ее ни на минуту. Мерси был просто поражен и даже оскорблен отношением к себе и этой избирательностью, последствия которой могли стать непредсказуемыми. В его глазах «мадам де Полиньяк была всего лишь фигурой, ничего не значащей при дворе и к тому же с подмоченной репутацией». Он находил ее «довольно глупой и пустой», способной лишь увлечь королеву в бездну. Племянница Морепа, она была тесно связана с партией Шуазеля, «ее даже подозревали в шпионаже в пользу этой партии». Мерси очень боялся за королеву. Мария-Антуанетта с открытым сердцем и без малейшего сомнения доверяла подруге все свои чувства и мысли, «она была с ней откровенна до конца». Если мадам де Полиньяк уезжала в Париж или в свое имение, королева писала ей письма. Из всей переписки, которую вела Мария-Антуанетта, эту переписку Мерси считал самой опасной. «Подобные письма не могут оставаться тайными. […] Однако у меня есть все основания утверждать, что совершенно бесполезно говорить об этом с королевой, ее невозможно убедить в этом», — писал он императрице. Посол знал, что говорил: доверие, которым отныне пользовалась мадам де Полиньяк, вне всяких сомнений, приведет к тому, что в самом скором времени шуазелисты захотят им воспользоваться. Они у лее начали использовать этого посредника, чтобы получить привилегии и милости.
Вермон привык разговаривать с королевой без обиняков. Он попытался открыть ей глаза и показать всю опасность такого сближения. «Вы стали слишком терпимы к нравам, манерам и репутации ваших приближенных, говорил он. — Я могу доказать, что в вашем возрасте такая терпимость, особенно к женщинам, приведет к плачевному итогу, допустим, вы ввели ее в свое общество, потому что она исключительно любезна; правда, она не столь безупречна, как, скажем, священник, но не явились бы дурные манеры и скверная репутация пропуском в круг ваших приближенных, вот что действительно очень опасно. В последнее время вы даже не пытаетесь сохранить отношения с теми женщинами, которые этого достойны». Мария-Антуанетта спокойно прослушала нравоучение, однако после, с улыбкой на устах, сказала аббату, что он ошибается насчет ее подруг, и снова вернулась в старую компанию.
Завалив подарками свою подругу, Мария-Антуанетта пожелала, чтобы граф де Полиньяк занял почетное и высокое место при дворе. Мария-Антуанетта хотела сделать его первым смотрителем королевской конницы, преемником графа Тессе, жена которого была из могущественного рода де Ноай. Назначение преемника на этот пост было нарушением Этикета. Королева же презрела этот факт, тогда как семья де Ноай восприняла подобный акт как вызов. При дворе начинали шептаться по поводу такого великодушия королевы к Полиньякам, поскольку этот пост подразумевал денежное содержание в размере 80 ООО ливров. Предвидя подобные последствия, Мерси и Вермон пытались убедить королеву хотя бы сохранять приличия и спасти свою репутацию. Однако ради того чтобы доставить радость своей подруге, она готова была пойти на что угодно, даже неосторожно расправиться с семейством де Ноай, которое «возомнило себя могущественным стадом при дворе», — как писала она матери.
