Ознакомительная версия.
С 1947 года основной деятельностью Винокурова стало преподавание архитектуры, затем — художественного конструирования (дизайна). Он был заведующим кафедрой, позже — заместителем ректора по учебной работе. Когда почувствовал, что в работе место творчества занимает бюрократическая переписка, по собственной воле ушел на пенсию, немало удивив коллег и руководителей.
Я не раз был гостем Льва Николаевича, когда приезжал в Харьков по служебным делам. Как он радовался этим встречам, как расхваливал мои фронтовые дела своей жене! Жаль, обстоятельных бесед у нас не получалось, так как тосты хозяина следовали один за другим, и мы быстро теряли способность к нормальному ведению диалога. Так же тепло (но без нажима на спиртное) мы с Верой принимали Винокуровых в нашем киевском доме.
* * *
Теперь познакомимся со вторым действующим лицом нашего рассказа. Для этого вернемся к поздней весне 1943 года, когда нас пополняли перед июльским наступлением на Миус-фронте. В числе новичков был прибывший из запасного полка молодой солдат Михаил Маркин. Этот улыбчивый крестьянский парень из рязанской глубинки в свои двадцать лет, как выяснилось при первом же собеседовании, не умел ни читать, ни писать. Орудийные расчеты уже были укомплектованы, «дедов» во взводе боепитания было достаточно, и Винокуров, всем на удивление, решил сделать этого новичка своим ординарцем. Удивляться было чему: такой образованный, такой начитанный, такой воспитанный человек — и вдруг выбрал себе в сподвижники самого «темного» солдата!
Маркину предстояло выполнять нехитрые служебные обязанности порученца-посыльного и ухаживать за верховым конем комбата, но главной его задачей было обеспечение быта довольно привередливого командира.
В облике новичка не было ничего примечательного: среднего роста и обыкновенного сложения; короткие, как у всех рядовых и сержантов, волосы цвета посеревшей прошлогодней соломы; прямой нос и ровно посаженные голубые глаза на обветренном, слегка продолговатом лице — так заурядно выглядел новый ординарец командира батареи Михаил Захарович Маркин. Однако стоило ему вступить в общение с кем-нибудь из однополчан, как Миша начинал буквально светиться доброжелательностью. Маркин был неутомимый говорун, а его домашние истории-побасенки, довольно примитивные, иногда похабные, как правило, завершались счастливо. Рассказывал он неторопливо, слова произносил нараспев. Непременно смаковал детали, что, видимо, было ему так по душе, что рассказ время от времени прерывался — это Михаил захлебнулся от удовольствия и, переводя дух, облизывает губы.
Он был природным оптимистом. Во всяком случае, я ни разу не видел Михаила унывающим, а если заставал его в редкие минуты молчаливого раздумья, то на лице моего героя обнаруживал блуждающую улыбку.
Речь Маркина была по-настоящему народной, в ней было множество словечек рязанского диалекта, а также несколько часто используемых выражений, которые сейчас называют речевыми штампами или клише. Не знаю, был ли Миша суеверен, но всегда, загадывая что-нибудь на близкое или далекое будущее, он обязательно вставлял осторожное условие «живы будем». Окружающие привыкли к этой особенности Мишиных изречений. Вот примеры того, как он говорил даже о самом близком будущем.
«Чаю-то заварочного у нас последняя пачка осталась. Стало быть, вечерком — живы будем — старшине напомню» или «Коль к утру дождь кончится, жив буду, бельишко комбата постираю. К обеду и высохнет»...
Приступив к исполнению своих обязанностей, Маркин быстро подтвердил правильность выбора, сделанного Винокуровым. Покладистый характер помог Михаилу привыкнуть к систематическому ворчанию Льва Николаевича (как правило, без серьезного повода), а старательность и разнообразные навыки сельского жителя позволили ему стать незаменимым помощником комбата. В любой обстановке Михаилу удавалось оборудовать место для ночлега, защитить его от ветра, дождя или снега; разжечь костерок, чтобы просушить одежду командира, разогреть еду или вскипятить воду. Горячая вода иногда требовалась для бритья и умывания, но в любое время суток кипяток был необходим для приготовления крутозаваренного чая, без которого Винокуров не мог существовать. Маркин очень быстро овладел искусством приготовления благословенного напитка и стал совершенно незаменим. Случалось, когда позволяли условия, гостем долгих чаепитий был командир «братской» минометной батареи (нас, офицеров своей батареи, Винокуров так близко к себе не допускал), но чаще всего при чаепитии комбата его собеседником становился ординарец. Беседы с Михаилом были скорее монологами, которые складывались по-разному в зависимости от настроения Винокурова. Если он был в хорошем расположении духа, Маркину отводилась роль слушателя. При этом Лев Николаевич для большей доходчивости и убедительности своей речи украшал ее матерными выражениями. Если же Винокуров был не в духе, он хлебал чай молча, а Маркин начинал свои бесчисленные байки, в которых, как правило, было три действующих лица (барин и барыня присутствовали неизменно, а третьим был либо мужик, либо солдат). Пауза между историями продолжалась ровно столько, сколько требовалось Михаилу, чтобы перевести дух и по привычке облизать губы.
В общем, командир батареи и его ординарец привязались друг к другу и под аккомпанемент винокуровских нотаций жили душа в душу.
Очень важным качеством Маркина было его хладнокровие в трудные минуты боя. Сколько раз, выполняя поручение комбата, он под огнем добирался до наших огневых и, едва переведя дух, расплывался в широкой улыбке.
По сравнению с другими солдатами батареи должность ординарца командира предоставляла нашему герою немало преимуществ. На всяком новом месте расположения землянку для Винокурова (и его ординарца!) сооружали солдаты, назначенные из разных взводов в помощь Маркину, который не только руководил, но и сам, в пример помощникам, трудился не покладая рук.
Горячую еду специально для командира («со дна погуще») доставлял лично повар. При этом, конечно, и ординарцу доставались не худшие куски. Не прошло и месяца после его прибытия в батарею, как Мишина физиономия заметно округлилась.
Старшина в свою очередь следил за тем, чтобы ординарец выглядел пристойно. Маркину, первому из недавно прибывших, достались сапоги вместо ботинок с обмотками.
Надо отдать должное здравому смыслу Михаила: он понимал, что ему крупно повезло, и дорожил своим местом. Вероятно, именно это чувство позволило ему устоять перед самым опасным соблазном — алкоголем. А ведь у него в отличие от всех наших рядовых, почти никогда не имевших реальных шансов выпить сверх положенных ста граммов, такие возможности имелись. За все время совместной службы я ни разу не видел Михаила «под серьезным градусом».
Ознакомительная версия.
