Не дай бог нам с кем-нибудь воевать. Остается лишь надеяться, что и на завтра судьба припасла мир. Ибо смею утверждать: к войне мы теперь не готовы.
Правда, мы и в сорок первом не очень были готовы. Но дух народа был крепок».
Действительно, жизнь духа выше жизни плоти и независима от неё. Не плоть, а дух делает человека человеком, так же как дух народный поднимает силы страны на невиданную высоту. Только высокое патриотическое чувство способно на воспроизводство героизма, мужества и стойкости. Оно не знает таких понятий, как тяжесть задания, трусость, малодушие и предательство. Разве можно согласиться с подлостью активно тиражируемого сегодня недругами России, свившими теплые гнезда в СМИ, лозунга, что патриотизм — прибежище негодяев?
* * *
Итак, первое коротенькое сообщение из глубокого вражеского тыла от Зорича и Гурского полетело в Киев в адрес НКГБ Украины:
…
«Сидорову.
Находимся в обусловленном районе. Грузы приняты!
Зорич».
Партизаны отряда обступили небесных посланцев и интересовались буквально всем: как живут люди, происходит ли восстановление разрушенных фашистами предприятий, городов и сел, что слышно об открытии второго фронта союзниками, какие цены на продукты и виды на урожай ожидаются в новом победном году? Вопросы, вопросы, вопросы…
А в то, что следующий год будет овеян Великой Победой, теперь верили все. Они его «приближали, как могли», громя фашистов и огнестрельным оружием, и фугасами, и внедренной к противнику своей агентурой.
После этого руководство отряда предложило «небесным гостям» поесть и отдохнуть.
Не было предела удивлению Гурского, когда среди праздничных блюд, приготовленных партизанами Жданова, он увидел на столе… судака по-польски. Этот жест поверг Гурского в изумление. Его лицо покраснело от приятной неожиданности, а затем растянулось в ухмылке. Он был в тот момент похож на кота, заметившего открытую банку со сливками.
— О какой конспирации может идти речь, когда о твоих слабостях, Толя, знают люди даже на таких расстояниях! — засмеялся уставший Зорич.
Захохотали и партизаны.
* * *
На следующий день командование отряда обрисовало оперативную обстановку в ближайшем окружении достаточно глубоко. Она была пёстрой и динамичной. В зоне отряда действовало много польских патриотических групп и отрядов. Все они именовали себя народными мстителями, где слово «помста» — мщение было определяющим. Одна часть из них принадлежала Армии Крайовой (АК) и подчинялась польскому правительству в Лондоне во главе с авантюристом Миколайчиком, сторонником западной модели построения жизни в Польше после окончания войны и яростным противником сближения с Советским Союзом.
Конечно, у личного состава советского партизанского отряда с ними была главная точка соприкосновения, влияющая на единение, — бить фашистов, надругавшихся над польским народом.
В этот период в отряд пришел бывший пограничник, захваченный в плен во время боевых действий в Крыму при защите Севастополя москвич Владимир Георгиевич Волостнов. Потом он был вывезен немцами в Польшу. Из концлагеря, организованного фашистами под городом Бяла Подляска, ему с другом удалось бежать. Добыв в бою оружие, он вступил в польский партизанский отряд. С появлением в этом районе в феврале 1944 года советских партизанских отрядов он перешел в отряд имени Железняка…
Как писала его дочь Наталья Волостнова:
«В этом отряде он был назначен командиром взвода тяжелого вооружения, состоящего из миномётов и противотанковых ружей. Пригодился опыт ведения огня из минометов на ходу, полученный в Севастополе. В Польше советским партизанам приходилось вдвойне трудно, потому что часто случалось предательство местного населения. Однажды отец и группа разведчиков решили переночевать в деревне. Хозяева сказали, что фашисты далеко, и пустили в дом. А позже сами привели немцев.
Отец неудачно выпрыгнул из дома и был схвачен. Фашисты привязали его к столбу, притащили охапку сена и подожгли. Спасли его подоспевшие разведчики, приведшие группу „подмоги“ — помощи. До конца жизни у папы на теле остались следы верёвки, которой он был прикручен к столбу. В Польше он партизанил больше года, но вспоминал об этом периоде редко. После войны ни разу не воспользовался случаями посетить Польшу, долго не мог слышать немецкую речь, сквозь неё в ушах сразу звучал лай овчарок, которыми травили военнопленных, и польская речь ухо тоже не ласкала.
Однако Польша подарила ему настоящих друзей из советских партизан, с которыми он прошел потом партизанскими тропами Польши и Словакии. А вот Словакию отец называл своей второй родиной…»
* * *
Именно в отряде имени Железняка в Польше под Люблином Володю Волостнова заметил Зорич, и при второй командировке в Словакию он возьмет его в отряд «Зарубежные» в качестве начальника штаба разведывательно-диверсионной группы. Но это будет потом…
И всё-таки более крупные отряды действовали от имени Армии Людовой (АЛ). Они состояли в основном из рабочих и крестьян и ратовали за создание новой народной Польши в союзе с восточным соседом Советской Россией и с её победоносной Красной Армией.
Самые большие партизанские отряды в Польше возглавляли офицеры разгромленной польской армии полковники Сатановский и Корчинский, осуществлявшие постоянный обмен различной политической и военно-разведывательной информацией с советскими разведывательно-диверсионными группами.
Агентура партизан активно работала как в самом Люблине, так и в его окружении — местечках Парчеве, Жешуве, Грубешуве и других населенных пунктах.
Ценные сведения от советских и польских партизан не раз помогали частям Красной Армии наносить прицельные удары по врагу. Особенно эти сведения удовлетворяли наших летчиков — они качественно бомбили вражеские объекты. Их бомбы находили нужные цели без «штурманской доводки». Сбрасывались «небесные гостинцы» прямо в «десятки» — на указанные партизанами скопления личного состава, боевой техники и арсеналы с боеприпасами…
* * *
Активизация гитлеровцами карательных операций в районе прошлого Люблинского воеводства была сопряжена с одним интересным обстоятельством. Дело в том, что в это время проходила активная фаза испытаний нового «чудо-оружия», «оружия особого назначения», «оружия возмездия». Так гитлеровцы нарекли пуски самолетов-снарядов «Фау-1» и ракет «Фау-2» — детища Вернера фон Брауна и его компаньонов. Стартовые площадки размещались на испытательной станции под названием «Пенемюнде-Ост», расположенной в северной части острова Узедом близ рыбацкой деревушки Пенемюнде.
