Отблеск янтаря, И лобзания, и слезы, И заря, заря!..
Здесь соединились и гениальная простота интонации, и тот неуловимый ореол над строчками, что делает их настоящей поэзией. Фета не раз обвиняли в тяготении к чистому искусству, но это было несправедливо, потому что в каждом слове стиха – реальная жизнь, её полутона, наполняющие ту самую неуловимую ауру, в которой и намёки, и умолчания, то есть тайна, всегда влекущая читателя.
В начале сороковых годов два журнала – «Москвитянин» и «Отечественные записки» – опубликовали циклы стихов Афанасия Фета «Снега» и «Вечера и Ночи». А в поэме «Талисман» автор напрямую объяснялся в своей любви к селу, деревенской природе в таких стихах, как: «Деревня», «Люблю я приют ваш печальный // И вечер деревни глухой…» и других. И это было понятно, особенно тем друзьям, что знали о его приверженности к унынию, меланхолии, а порой и отчаянью, ибо душа требовала одного, а жизнь заставляла заниматься совсем другим. Это и военная карьера, и впоследствии множество хозяйственных хлопот по имению. «Я не видал человека, которого бы так душила тоска, за которого бы я более боялся самоубийства… Я боялся за него, я проводил часто ночи у его постели, стараясь чем бы то ни было рассеять… страшное хаотическое брожение стихий его души, – вспоминал Аполлон Григорьев, один из самых близких друзей. – Этот человек должен был или убить себя, или сделаться таким, каким он сделался… он был художник, в полном смысле этого слова: в высокой степени присутствовала в нем способность творения… Так сознал и так принял этот человек свое назначение в жизни». Нет сомнения – поэзия спасла для нас Фета! Это ли не чудодейственная роль искусства!
Над озером лебедь в тростник протянул, В воде опрокинулся лес, Зубцами вершин он в заре потонул, Меж двух изгибаясь небес.
Разве это не живопись, выраженная строками? О музыкальности многих его стихов уже сказано немало, а вот умение так живописать – свойство тоже нечастое, подвластное только очень большим талантам. И это новый штрих в развитии русской поэзии, идущий не от впечатляющих метафор, а от собственной реакции автора на красоту мира.
А.А. Фет
Фету вполне хватало своих излюбленных тем, он купался в них и совсем не собирался сходить на грешную землю, которой в его прозе жизни было предостаточно. Природа и любовь – разве мало этой необъятной стихии? Разве не дают они возвыситься надо всем, что окружает в жизни и далеко не всегда радует, разве не они возвращают человека к молодости, мечтам, непостижимой красоте мира?
И не случайно Лев Толстой искренно удивлялся: «И откуда у этого добродушного толстого офицера берется такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов?» А Софья Андреевна Толстая, вспоминая встречу с Фетом в Ясной Поляне, писала: «Он декламировал нам стихи, и все любовь, и любовь. И это в 70 лет. Но он своей вечно поющей лирикой всегда пробуждал вo мне поэтическое настроение…» Вот вам и секрет обаяния поэзии Фета – «вечно поющая лирика».
Надо сказать, что много лет Фет был очень дружен с Иваном Сергеевичем Тургеневым, что несомненно помогло почувствовать поэту свои истинные силы, свои весомые возможности в литературе, не говоря об очень ценных советах маститого писателя на первых порах. В своих воспоминаниях Афанасий Афанасьевич пишет, как на одной из встреч Тургенев предложил ему почитать комедию, только что вышедшую из-под пера Фета: «Читайте, еще успеем до обеда». Когда я кончил, Тургенев дружелюбно посмотрел мне в глаза и сказал: «Не пишите ничего драматического. В вас этой жилки совершенно нет». Сколько раз после того приходилось мне вспоминать это верное замечание Тургенева, и ныне, положа руку на сердце, я готов прибавить: ни драматической, ни эпической». Позднее, когда писатели были на равных, многие становились свидетелями их очень жарких споров – конечно же, о судьбах литературы. «Впоследствии мы узнали, что дамы в Куртавнеле, поневоле слыша наш оглушительный гам на непонятном и гортанном языке, наперерыв восклицали: «Боже мой! Они убьют друг друга!» И когда Тургенев, воздевши руки и внезапно воскликнув: «Батюшка! Христа ради не говорите этого!» – повалился мне в ноги и вдруг наступило взаимное молчание, дамы воскликнули: «Вот! они убили друг друга!»
Возвращаясь к биографии поэта, не лишне вспомнить, что отец писателя, ротмистр в отставке, Афанасий Неофитович Шеншин, очень надеялся на военную карьеру сына и совсем не был в восторге от его писательских прожектов. И хотя стихи Фета были уже знакомы читателю, «тайком от отца, считавшего Державина великим поэтом, а Пушкина безнравственным писателем, и ревновавшего втайне свою любимую Надю (дочь) ко всякого рода сторонним влияниям…», – Афанасий Афанасьевич продолжал-таки знакомство с Тургеневым. «Услыхав, что я еду в Спасское, он нахмурил брови и сказал: “Ох, напрасно ты заводишь это знакомство; ведь ему запрещен въезд в столицы, и он под надзором полиции. Куда как неприглядно”». Но такая осторожность отца уже не могла что-то изменить.
Но вернёмся к поэзии. Любовная лирика Афанасия Фета поражает тонкостью чувств, высоким целомудрием, огромной душевной теплотой. Мало кто может с ним соперничать в этом. Кажется, и сам язык наш не ожидал от себя такого совершенства.
Только в мире и есть, что тенистый Дремлющих кленов шатер. Только в мире и есть, что лучистый Детски задумчивый взор. Только в мире и есть, что душистый Милой головки убор. Только в мире и есть этот чистый Влево бегущий пробор.
В стихах о любви природа становится существенной частью его состояния, она работает на его чувство, окружает романтикой любой факт встречи или свидания. Красота, что подарил человеку Бог, – главное, чем стоит дорожить и что надлежит воспевать. По крайней мере, своими строками Фет подтверждал именно это. И вряд ли он догадывался, как его стихи будут дороги любящему сердцу и в XXI веке,
