И снова всем почему-то весело: видать, вспомнили, сколько дыр и несусветных заплаток на этом повидавшем разную жизнь пальто…
В свежем номере «Правды» прочитали о награждении общего знакомого – А. А. Микулина. Стечкин сказал о своем родиче:
Да, теперь он имеет все звания и награды, теперь ему осталось только посидеть!
К счастью, судьба оказалась более милостива к Александру Александровичу, и он обошелся без этого отличия.
«Лиссабон» посетил и Туполев. Он работал в Омске, его освободили раньше, и он из Москвы приехал в Казань проведать своих друзей и знакомых. Два дня Стечкин и Королев поили кофием Андрея Николаевича…
О том, как освободили А. Н. Туполева, мне рассказывал Главный маршал авиации А. Е. Голованов:
«Как-то, когда я только что прилетел с одного из фронтов, мне доложили, что приехал Туполев и хочет со мной переговорить.
Пусть заходит. Зачем вы мне предварительно докладываете?
Дело в том, товарищ командующий, что он под охраной… Как его – одного к вам или со свечами?
Конечно одного.
Вошел Андрей Николаевич. Этот великий оптимист, которому доставалось в жизни, улыбаясь, поздоровался. Я предложил ему сесть, чувствуя какую-то неловкость, словно и я виноват в его теперешнем положении. Разговор зашел о фронтовом бомбардировщике и о возможности его применения в авиации дальнего действия.
Несмотря на свои хорошие по тогдашним временам качества, этот самолет был одноместным, то есть рассчитанным на одного летчика, что при длительных полетах нас не устраивало. Туполев сказал, что есть возможность посадить в этот самолет второго летчика.
Вскоре я был у Сталина, доложил о своих делах. А у Сталина всегда было чутье, когда собеседник вроде все ему сказал, но еще что-то хочет высказать…
Что у вас еще? – спросил Сталин.
Я рассказал о разговоре с Туполевым, решили вопрос с бомбардировщиком. Разговор закончен, но я не уходил.
Вы что-то хотите у меня спросить?
Товарищ Сталин, за что сидит Туполев? Вопрос был неожиданным.
Воцарилось довольно длительное молчание. Сталин, видимо, размышлял.
Говорят, что он имел отношение к иностранной разведке…- Тон ответа был необычен, не было в нем ни твердости, ни уверенности.
Неужели вы этому верите, товарищ Сталин?! – прервал я его своим восклицанием.
А ты веришь? – переходя на «ты» и приблизившись ко мне вплотную, спросил он.
Нет, не верю, – решительно ответил я.
И я не верю! – сказал Сталин.
Такого ответа я не ожидал и стоял в глубочайшем изумлении.
Всего хорошего, – подняв руку, сказал Сталин. Это значило, что на сегодня разговор со мной окончен.
Я вышел. Множество недоуменных вопросов вертелось у меня в голове по дороге в штаб, но тогда я еще не мог ответить ни на один из них.
Вскоре я узнал об освобождении Туполева, чему был несказанно рад.
Работая в Ставке, я не раз убеждался: сомневаясь
в чем-то, Сталин искал ответ, и, если он находил этот ответ у людей, с мнением которых считался, вопрос решался мгновенно. Впоследствии я узнал, что добрую роль в жизни ряда товарищей сыграли маршалы С. К. Тимошенко и Г. К. Жуков. Но к сожалению, мало кто брал на себя такую роль».
Не один год общаясь с Головановым, я узнал, что Александр Евгеньевич таким образом сослужил добрую службу многим невинно осужденным и, более того, добился, что ни один летчик дальней авиации, побывавший в плену, не попадал в бериевские лагеря.
Что же касается Туполева, я спросил Голованова, знает ли Андрей Николаевич, кому обязан своим освобождением?
– Вряд ли,- ответил Голованов.- Я ему никогда об этом не говорил.
Но вернемся к нашим героям…
«Стечкин всегда был впереди,- говорил о нем Туполев. – Ив поршневой авиации, ив рактивной (так говорил.- Ф. Ч,), и в ракетах.
Еду я в 1912 году на конке, смотрю, стоит Стечкин, читает книгу.
Что это у тебя, Борис?
«Термодинамика» Рикардо.
Едем с ним в 1918 году на трамвае, смотрю, у него в кармане книжка торчит. «Термодинамика» Рикардо.
Недавно его встречаю- тот же Рикардо в кармане».
Туполев это говорил в 1951 году, на шестидесятилетии Стечкина, и всех в зале поразило, что он так свободно называл Рикардо – тогда шла борьба с космополитами. Андрей Николаевич уже все прошел, чтоб чего-то еще бояться…
С его завода в Казань привозили красивую фанеру и белый, непрозрачный целлулоид для инкрустации музыкальных инструментов, тоже самодельных. В Тушино смастерили мандолины, гитары, балалайки с прекрасным звучанием. Были мастера- золотые руки, и среди них бывший главный инженер одного из харьковских заводов Лящ, очень музыкальный человек. Он и стал дирижером оркестра в «Лиссабоне». Писал партитуры опер, проводил репетиции. Худож
ники рисовали на ватмане бой быков – оркестр готовил «Кармен». Только петь нельзя- ни арии, ни песни, особенно революционные. Считалось, что здесь могут в них вложить свой, контрреволюционный смысл. И все же по большим праздникам в «Лиссабоне» энтузиасты тихонько пели:
Смело, товарищи, в ногу, Духом окрепнем в борьбе, В царство свободы дорогу Грудью проложим себе!
Иногда ставили пластинку – пел тенор Большого театра:
Жить в стране у нас опасно, Откровенно вам скажу…
Правда, это о другой стране и другом времени…
А стихи читать не возбранялось. Стечкин, в молодости не любивший Маяковского и даже однажды подравшийся с самим поэтом, в Казани проникся симпатией к его творчеству. Чаромский, давний почитатель Маяковского, с удовольствием декламировал наизусть «Облако в штанах»:
Идите, голодненькие,
потненькие,
покорненькие,
закисшие в блохастом грязненьке! Идите!
Понедельники и вторники окрасим кровью в праздники!
Многие делали успехи в изучении иностранных языков. Известный физик Юрий Борисович Руммер жил рядом с мадьяром и неплохо освоил венгерский язык.
К Стечкину для охраны был приставлен чекист Хакимов. Когда Бориса Сергеевича освободили, Ха-кимов добился увольнения со службы и уехал в Москву. Он окончил академию имени Жуковского, Стечкин устроил его к себе на работу. Они стали близкими друзьями, всегда вместе ездили на охоту. Человек исключительной порядочности, полковник Загит Са-лахович Хакимов был безмерно предан Стечкину до последних дней его жизни. И умер вскоре после Бориса Сергеевича.
В заключении Стечкин ничуть не изменился, был тем же, что и на свободе- обаятельным, добрым, благожелательным. Правда, с администрацией, кураторами он не всегда ладил, ему не прощали прямоты, принципиальности, что доставило ему немало огорчений. Ему пытались хамить, обращаясь в панибратской манере:
Ты, Боря…
Но главное, приходили советоваться по всем вопросам. «Наверно, если б у нас не было поликлиники, к Стечкину бы и за медицинскими советами ходили», – вспоминают те, кто работал с ним в Казани. Решить сложную математическую задачу – к нему, написать методику испытаний- к нему, смонтировать новую установку – тоже к нему. И он не только даст советы по этой установке, но и обязательно какое-нибудь улучшение к ней придумает. Не имея специального образования в области электротехники, он не раз вносил ценные поправки в электрические схемы, обосновывая, почему так, а не иначе. И все, кому он помогал словом и делом, могли заметить одну особенность: он помогал так, как будто вы ему делаете одолжение, а не он вам. И с такой охотой расскажет все, что знает!
