О том, что я жив, кроме второго батальона, в расположении которого я появился и где меня сразу окружили красноармейцы и сняли с коня, пока никто еще не знал. И даже примчавшийся от начдива вестовой передал его приказание немедленно доставить взятого в плен беляка, то есть меня, на наблюдательный пункт у Елани.
На наблюдательном пункте начдива, куда я был торжественно доставлен на батальонной пулеметной тачанке вместе с привязанным к ней моим Гнедком, помимо начдива Голикова находились начальник штаба дивизии Руднев, помначдив - он же командир кавбригады - Блинов, Суглицкий и командир нашей 1-й бригады Федоров. Все они уже знали о случившемся от вернувшегося вестового и поэтому тотчас обступила меня и наперебой, кто как мог, начали без всяких расспросов поздравлять и чествовать. Не обошлось, конечно, без традиционных казачьих поцелуев и объятий, от каждого из которых по всему телу растекалась боль. В такой обстановке, понятно, запомнить все, что было сказано по моему адресу по поводу налета на Терсу, было, конечно, невозможно. Однако слова самого начдива остались в памяти на всю жизнь.
- Молодец, Соколенок! - воскликнул он. - Это у вас вышло просто здорово, по-нашему, по-казацки! Как плечо? Может быть, и без госпиталя обойдемся?
- Все в порядке, товарищ начдив, - ответил я. - Больновато, конечно, но в госпиталь не пойду. Сейчас некогда. Перевяжут как следует - и на коня. Не знаю вот, смогу ли теперь вскочить в седло…
- Это-то сможете. Только коняшку надо подобрать, чтобы ноги были покороче, да и поспокойнее! - шутливо бросил начдив и, обращаясь к комбригу Федорову, добавил: - Надо послать кого-нибудь к Голенкову и сообщить, что его комиссар жив и вместе с нами. А то, [104] гляди, еще и комиссара разыскивает, чтобы похоронить по-человечески.
Последним ко мне подошел Суглицкий, заявив всем, что пора меня отправить на перевязку. До этого он стоял в стороне и с нескрываемым удовлетворением наблюдал за шумной процедурой поздравлений.
- Все хорошо, Соколенок, что хорошо кончается. Победителей не судят, - не без упрека сказал тогда Суглицкий, - Но мне кажется, комиссару в разведку ходить необязательно, для этого есть в полку замечательные разведчики. Если же пошел, то не надо было переходить границы поставленной задачи: Терсу взяли бы и без тебя. Погиб один рядовой разведчик - для нас несчастье, погиб комиссар - обезглавлена целая воинская часть… Ну а в общем, молодец! Поздравляю тебя и я. Показал всем, что и комиссары могут быть лихими казаками. Это тоже важно.
На мое предложение после перевязки поскорее отправиться в Терсу, чтобы там присоединиться к командиру полка Голенкову, Суглицкий ответил:
- На сегодня, я думаю, хватит. Лучше, если все будет хорошо, вечерком побывать среди своих красноармейцев. У них, наверное, немало к тебе вопросов…
Исключительно дружески и тепло встретили меня в нашей полковой конно-разведывательной команде, где было много малодельцев. Не обошлось и без праздничного стола. Далеко за полночь командир полка Голенков устроил хороший ужин, а утром мне привели замечательного буланого коня, захваченного вместе с другими трофеями в Терсе. В придачу к коню получил я новенький английский френч и брюки галифе, к сожалению не подошедшие мне по росту.
После долгого, понятного только кавалеристу-фронтовику расставания Гнедок был отправлен в обоз второго разряда на попечение заботливых Мелеховых, Нового коня, на первый взгляд мало чем уступавшего Гнедку, назвали Буланым.
Но самое неожиданное для меня случилось к концу второго дня. Специально прибывший в штаб полка Суглицкий торжественно объявил, что командование дивизии по согласованию вопроса с Реввоенсоветом армии представило меня и Михина к награждению боевым орденом Красного Знамени.
Сухие строки реляции, доносившие командованию 9-й Кубанской армии о боевых действиях дивизии за 7 июля [105] девятнадцатого года, сообщали: «…комиссар 199-го полка Соколов Николай Александрович вместе с комендантом 1-й бригады 23-й стрелковой дивизии Михиным Иваном Прокофьевичем и пятью всадниками в бою у села Терса, оставив свои цепи далеко позади себя, ворвались в названное село и, произведя среди находившихся там белых казаков панику, обратили их в бегство, благодаря чему село было занято без потерь с нашей стороны и взяты пленные…»
По словам Суглицкого, все пять других наших казаков-разведчиков, которые участвовали в налете на Терсу, будут награждены командованием дивизии ценными подарками.
Между тем второй поход Антанты против Советской России, главная роль в котором отводилась Добровольческой армии генерала Деникина, набирал силу. Хорошо вооруженная и экипированная империалистами деникинская армия, стремительно продвигаясь на север, захватила обширные территории и важнейшие экономические районы молодого Советского государства. В руках деникинцев оказалась почти вся Украина, они заняли Воронеж, Орел и, продвигаясь на Москву, подошли к Туле.
Именно в эти тяжелые дни набатом прозвучало написанное Владимиром Ильичом Лениным историческое обращение Центрального Комитета партии ко всем коммунистам, ко всему народу, в котором говорилось: «Товарищи! Наступил один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции…» В эти дни ни у кого из нас, фронтовиков, не было ни минуты сомнения в том, что мы победим. [106]
Среди мамонтовцев
Взятие Терсы для нашей дивизии имело двоякое значение. С одной стороны, снималась угроза перекрытия белыми у Елани железнодорожного пути на Камышин, с другой - и это с моральной точки зрения было особенно важно, - дивизия могла прочно оседлать Еланский рубеж, ликвидируя последствия большого отступления с Дона. Несмотря на то что на центральном направлении Южного фронта белогвардейцы рвались к Москве, настроения и помыслы всего личного состава дивизий нашей 9-й армии уже устремились в сторону возвращения на Дон.
Почти весь июль на фронте шли встречные, ничем особо не примечательные бои, перегруппировки войск. И именно в эти июльские дни я по-настоящему начинал осваивать свои комиссарские функции, находя в этом новом для меня деле поддержку немногочисленных, но активных большевиков и комсомольцев полка и, конечно, постоянно обращаясь за советами к своему наставнику - начподиву Суглицкому.
Но вдруг непредвиденная беда - сразило тифом. Потерявшего сознание от подскочившей до сорока градусов температуры, меня, в бреду продолжавшего кого-то рубить и кричать «ура», срочно эвакуировали. После первого приступа я очнулся уже в тифозной палате фронтового Тамбовского военного госпиталя, разместившегося в местном монастыре.
