Разведчики бесшумно сняли часового. Подобрались к помещению. Сквозь незамерзающие стекла окон Сергей Иванов заметил, как немцы сгрудились около стола и что-то сортировали. Их было человек пятнадцать-двадцать. Чуть в стороне стояли десятки отремонтированных пулеметов, несколько станков, какие-то ящики.
Сергей Иванов тихонько приоткрыл дверь и солдат-разведчик метнул в помещение связку гранат.
Раздался грохот.
Взрывной волной вырвало двери, рамы, рухнул потолок, на котором был насыпан толстый слой земли. В мастерской вспыхнуло пламя, начали рваться патроны, послышались глухие стоны раненых фашистов.
Тем временем другие партизаны опорожнили баки с бензином у двух груженых автомашин, облили их и подожгли.
Спустя полчаса партизаны и разведчики взяли направление в Уторгошский район. А еще через сутки мы тепло простились с армейскими разведчиками, которые спасли остатки нашего отряда от голода и смерти.
Вторую группу армейских разведчиков мы нашли у высоты 87.
Через неделю получили радиограмму. Она была немногословной:
«Ефимову взять под свое командование армейскую группу разведчиков и на месте развернуть боевые действия. Оружие, боеприпасы будут доставлены самолетами. Веселову с группой перебазироваться к озеру Черное, что восточнее станции Чаща, включиться в состав одиннадцатой Волховской партизанской бригады».
— Не то читаешь, — сказал Ефимов и взял у меня радиограмму. Прочитал молча, потом еще раз и после этого вернул мне.
— Ну, Илья Иванович, разлучают нас с тобой.
Жаль было расставаться. Почти два года мы прожили бок о бок. Изучили друг друга, привыкли, понимали с полуслова, по взгляду. Война заставила Ефимова стать партизанским командиром. В боях с врагами проявились его лучшие качества. Он отличался прямолинейностью и смелостью настоящего коммуниста.
Шестого марта 1943 года над озером уже загудели самолеты. Мы подали условленные сигналы. И вот по заснеженному озеру скользнула большая серебристая машина и подрулила к опушке леса. Мы побежали к самолету. От него навстречу нам быстро шел одетый в ватник невысокий плечистый человек.
— Беляев, начальник штаба, — коротко бросил он. Но поговорить с ним не удалось: следом за первой приземлялись другие машины. На них прибыл целый отряд — более ста человек. Им командовал Александр Макеевич Зверев. Среди остальных десантников он выделялся большим ростом да неуклюжей, размашистой походкой.
Когда выгрузка тюков с имуществом завершилась, Зверев подошел ко мне и, точно старый знакомый, спросил:
— Давно воюешь?
— Давненько.
— Я тоже. Второй год в партизанах хожу.
— Откуда ваши люди?
— Большинство москвичи, народ обстрелянный, в болотах моченный, ветрами обдутый.
Потом, немного помолчав, добавил:
— Только начальник штаба отряда из солнечной Удмуртии. Профессия у него чисто мирная. Глушков, Валя, иди сюда, — позвал Зверев одного из прибывших партизан, который старательно сортировал вместе с другими привезенные ящики и тюки.
Глушков нехотя оторвался от дела и подошел к нам. Ему не было и тридцати лет, но среди гладко зачесанных назад, черных, как смоль, волос начинала просвечивать лысина. Как и у Зверева, на груди у него поблескивал орден Красного Знамени.
— Слушаю, — отрывисто сказал он и снова уткнулся в блокнот.
— Вот товарищ интересуется, кем ты работал до войны.
— Ты опять шутишь. Не любишь ты, Александр Макеевич, торговых работников.
— Но я очень уважаю, когда они хорошо воюют. Особенно тех, кто раньше занимал пост коммерческого директора.
Все засмеялись. Мне стало ясно, что инженер из Егорьевска и удмуртский торговый работник — приятели и всегда подшучивают друг над другом.
Перед утром прибыл еще один отряд. Его возглавлял бывший прокурор Поддорского района Ленинградской области Федоров. О странном его характере я слышал еще до войны. Он никогда не улыбался, даже при разговоре не смотрел в лицо собеседнику, говорил сухо, вполголоса.
Федорова я застал разговаривающим со своим начальником штаба. Как всегда, он смотрел куда-то в сторону и за что-то нудно «пилил» подчиненного.
— Здорово, Федоров. Какими судьбами? — обрадованно сказал я и протянул руку.
Бывший прокурор скользнул по моему лицу равнодушным взглядом, коротко бросил: «здорово» и снова увел глаза в сторону мерцающих костров. На мои вопросы Федоров отвечал односложно: «да», «нет», «не знаю», «не помню».
Таким сухим и молчаливым он остался до конца войны. Про него потом редко кто вспоминал, а если и заходил разговор, то обрывался фразой: «Да, кажется, был такой. Воевал — молчал, сидел — молчал, спал — тоже молчал».
А самолеты шли и шли. Их быстро разгружали, и они улетали обратно. Вместе с людьми прибывало огромное количество оружия, боеприпасов и продовольствия.
Вскоре под посадочную площадку мы приспособили еще озеро Суровское, в пятидесяти километрах севернее Черного. Это позволило вдвое увеличить приток грузов.
Командир бригады Алексей Петрович Лучин и комиссар Федор Иванович Сазанов прилетели с последними самолетами, когда все люди и имущество были уже на месте.
— Где так долго пропадали? У нас все готово, пора воевать, — обрушился на них Беляев.
— Все начальники штабов — люди шумливые. Это от того, что имеют дело с бумагами, — смеясь, ответил Сазанов.
— Задержались потому, что для пополнения твоих штабных бумаг не хватало двух приказов, — внес ясность Лучин.
— Каких?
— Первый — о моем заместителе по строевой. Им назначен Веселов. Вторым — приказано воевать между вторым и первым эшелонами немцев. Главное — лишать их связи между собой, подвозки к передовой боеприпасов и техники. Так что нам придется крутиться между двух огней. В таких условиях воевать не так-то просто. Теперь понятно?
— Разумно, — ответил Беляев и повел обоих знакомиться с расположением бригады.
Кругом было мелколесье, щупленький кустарник, болота, в которых уже проступала вода.
Вернулись к вечеру, уставшие и недовольные.
— Здесь оставаться нельзя, — сказал Сазанов.
— Тогда где обоснуемся? — спросил Лучин.
— Подадимся южнее, к Толстовским мхам. Леса там густые и все дороги под боком.
— Но как с аэродромом? Здесь есть где принимать самолеты, а там может такой площадки не оказаться, — возразил я.
— Площадки есть не хуже. Все равно груз придется сбрасывать на парашютах. Я же здесь воевал, да и многие летчики знают эти места — их самолеты будут обслуживать только нас, такая есть договоренность в штабе партизанского движения, — заявил Федор Иванович.
