Дневник отца Левицкого рассказывает нам об этом эпизоде; однако иезуит не сообщает, каким образом достигнуто было умиротворение. Весьма вероятно, этому помогло золото, наконец, раздобытое в Чернигове.
Дмитрий воспрянул духом так же легко, как раньше поддался отчаянию. 21 ноября его армия стояла уже у Новгород-Северского. Но напрасно царевич мечтал и здесь добиться легкого успеха. Одним из начальников местного гарнизона был Петр Басманов. Историки нередко изображали его великим стратегом. Каковы бы пи были военные способности Басманова, он обладал сильным характером. Его отличала грубая энергия; вдобавок он носил имя, прославленное в летописях опричнины. Когда вдали показался овраг, Басманов прибег к тактике, обычной для русских при таких обстоятельствах. Запылали посады, подожженные со всех четырех концов. Жители, как попало, сбились в крепость. Авангард царевича не имел здесь того успеха, как в других городах. Его встретили насмешками, полными грубого остроумия. О массовом переходе людей на сторону Дмитрия не было и речи. Лишь отдельным перебежчикам удалось выбраться из крепости, но и это скоро прекратилось.
Дело принимало серьезный оборот. Крепость была неприступна. Пришлось начать регулярную осаду. Стали рыть рвы и строить машины, прежде чем идти на штурм. Осаждающие с жаром принялись за дело; в течение нескольких дней подготовительные работы были закончены. Загрохотали импровизированные батареи, и при сильном морозе раза три-четыре днем и ночью армия царевича бросалась на стены Новгорода. Конница, спешившись, поддерживала атаку. Натиск нападающих казался непреодолимым. Но каждый раз удачно наведенные пушки защитников города производили такое опустошение в рядах врагов, что те волей-неволей вынуждены были отступать. Положение становилось критическим. Сведущие люди говорили о необходимости бить брешь. Однако это было невозможно за неимением пушек крупного калибра.
Дмитрий сердился. Им опять овладевало уныние. Он с горечью жаловался на неудачи и высмеивал трусость поляков. Те отвечали ему грубостями. Конечно, этот, обмен «любезностями» не облегчал взятия крепости.
Неудачи осады были скрашены добровольной сдачей нескольких окрестных городов. С 10 по 12 декабря Путивль, Рыльск, Севск, Курск и Кромы прислали выборных с заявлением о своем полном подчинении и признании царем Дмитрия Ивановича. Во всем, бассейне Десны, Сейма и дальше Дмитрий становился народным героем. Число его приверженцев заметно возрастало. Толчок к этому исходил от казаков. Отдалившись на берегах Днепра от главной армии, они шли к месту соединения обходными путями. На своем пути они встречали население, готовое слушать их и следовать за ними. Оно было истомлено московскими поборами; оно стремилось к социальному освобождению. Эта масса шла к Дмитрию не с пустыми обещаниями, но с осязаемыми доказательствами своего рвения. Народ приводил к царевичу сторонников Годунова и отдавал их в полное его распоряжение. Жители Путивля обнаружили особое усердие: они выразили готовность драться против Басманова и доставили пушку. Среди этой смены успехов и неудач внезапно распространился слух, что приближается армия Бориса: таким образом, войско Дмитрия рисковало очутиться между двух огней.
Слух оказался верным. Годунов долго колебался. Весьма вероятно, он чувствовал отвращение к войне с каким-то темным искателем приключений. Однако когда другие средства не привели ни к чему, он увидел себя вынужденным принять унизительный вызов. Призрак облекся в плоть и кровь. С ним воскресло роковое имя. «Царевич» становился грозным. У него было достаточно силы, чтобы оспаривать у Бориса власть над государством. В какие-нибудь четыре месяца Дмитрий успел перейти Днепр, водвориться в русской области и словно околдовать ее население. Было более чем своевременно начать действовать против него. При таких обстоятельствах Борис ударился в противоположную крайность. Он сконцентрировал значительные силы у Брянска. Командование ими он поручил сыну опального боярина Федору Мстиславскому, который снискал его доверие своими обещаниями. Эта-то армия и двинулась против Дмитрия.
Все шансы победы были на стороне московского государя. Войска его, набранные из русских, татар и немцев, были менее утомлены и более многочисленны. Кроме того, Мстиславский мог напасть на армию Дмитрия с фронта и тыла, загнать ее к несокрушимым стенам Новгорода и раздавить в кольце из огня и железа. Ни одним из этих преимуществ Мстиславский не воспользовался. После незначительных стычек и безукоризненных переговоров серьезное дело завязалось лишь 31 декабря 1604 г. Его кровавые перипетии описали Борша и Маржерет. Один из авторов — соратник Дмитрия, другой — пособник Мстиславского. И тот и другой по-своему определяли число сражавшихся и изображали маневры войск. Историки с присущей им проницательностью пытались соединить оба рассказа; однако этим они лишь добились того, что совершенно запутали картину. Не лучше ли признаться в том, что противоречия непримиримы? Не проще ли ограничиться данными, одновременно приводимыми обоими очевидцами? Избирая такой путь, мы можем утверждать с полной достоверностью, что честь этого дня принадлежит полякам. Стремительные атаки их поколебали русских, так что победа осталась за Дмитрием. Князь Мстиславский, сам раненый в схватке, поспешно очистил поле сражения. Не подобрав даже мертвых, он начал отступление под защиту окружающих лесов. Его парчовое знамя и несколько пушек остались в руках победителей. Маржерет заканчивает свой рассказ следующим странным замечанием: «В заключение можно сказать, что у русских, точно отнялись руки для ударов». Борша, хотя и более сдержанно, но также отмечает, что русские были обращены в бегство с удивительной легкостью.
Что касается Дмитрия, то в своем торжестве он видел проявление высших сил. В порыве энтузиазма он приписал победу помощи частицы святого креста, которую он получил от капелланов. За несколько дней до сражения Дмитрий встретил одного из них и обратился к нему со следующими словами: «Я дал обет: если Господь благословит мои усилия — воздвигнуть в Москве церковь в честь святой Девы. Вам я и думаю ее передать». Ободренный этим признанием, иезуит упомянул о драгоценной реликвии, недавно отправленной из Польши и предназначенной для царевича. Дмитрий, как всегда в таких случаях, обнаружил благочестивое нетерпение: он потребовал немедленно доставить ему святыню и повесил ее к себе на шею. После победы, вызывая в своей памяти великую тень Константина, он решил, что находится под покровительством неба, подобно сопернику Максенция.
