Смена производится в специально подобранном месте в лесу, в двухстах метрах от места наблюдения.
Две смены по три человека — это вся группа «Джек», кроме двух радисток и командира, которым наблюдение вести никак не положено.
Но вести наблюдение день за днем, ночь за ночью на голодный желудок невозможно. Значит, отдежурил смену, поспал шесть часов, вставай и топай на хозоперацию, за продуктами. А идти надо не ближе чем за двадцать километров от лагеря.
Стоянку же нужно менять ежедневно. На старые места возвращаться не рекомендуется — раз сунулись, а там жандармская засада.
— Работка не пыльная, — посмеивается, придя с дежурства у «железки», Ваня Мельников. — Весь день лежишь себе на травке под кустиком. Озон, дача, заграничный курорт!
После недели такого «курорта» у разведчиков подкашиваются от голода и усталости ноги, неудержимо слипаются воспаленные от напряжения глаза. Белки глаз покрываются сплошной сеткой красных жилок.
Самое тяжелое — это ходить каждый раз в новое место, в незнакомый фольварк, за продуктами. В оба конца — полсотни километров за одну августовскую ночь…
Наблюдатели соревнуются друг с другом. Через несколько дней выясняется, что точнее всех засекает войсковые и грузовые перевозки не прежний «чемпион» Ваня Мельников, а Натан Раневский.
Двадцатого августа Аня и Зина передают первую разведсводку о движении эшелонов по железной дороге Кенигсберг — Тильзит. Первую часть — сводку за 18 августа — передает Зина, уйдя с Ваней Белым за пять-шестъ километров от лагеря. Вторую часть отстукивает Аня, отойдя под охраной Вани Черного на такое же расстояние в другую сторону. Пусть у фрицев печенка лопнет, когда они узнают, что уже две рации работают под Меляукеном, пусть чихают немецкие овчарки, нюхая табак там, где радисток и след простыл!… Чтобы еще больше досадить фашистским радиошпионам, Аня и Зина постоянно меняют свой «почерк» в эфире — пусть фрицы думают, что их леса кишмя кишат советскими радистами-разведчиками!
…В тот день ели последние куски испорченного мяса.
— Ну прямо как на броненосце «Потемкин»! — мрачно шутит Ваня Мельников.
Зато наблюдать теперь стало легче. Над «железкой» чуть на всю ночь светит полная луна.
Из радиограммы «Центру» № 13 от «Джека», 21 августа 1944 года:
«Мельников, Овчаров и Тышкевич, выйдя на хозоперацию, по ошибке зашли прямо в казарму к немцам. Обошлось без потерь, но продуктов не достали. В другой деревне тоже обстреляли. Голодаем. Просим подготовить груз. Завтра сообщим координаты…»
… — Только вот что, старый герр, и вы, фрау! Никому о нашем посещении ни слова! Если донесете, пеняйте на себя! Нас не поймают, а вы будете наказаны по всей строгости военного времени, понятно? Клянитесь богом и фюрером, что будете держать язык за зубами. Переведи им, Натан!
Раневский переводит, и немцы — старик и его дочь — клянутся, трясясь от страха, что никогда и никому, видит бог, не расскажут они о ночном визите.
— Это чья фотокарточка? Кто этот унтер-танкист? Муж? Клянитесь мужем, что не донесете на нас!
— Клянусь мужем и детьми! Да отсохнет у меня язык!…
— Чтобы вы не стреляли нам в спину, старик, я вынужден забрать вашу охотничью винтовку!
— Пожалейте старика! Винтовка зарегистрирована в гестапо!
— Вы найдете ее на опушке леса!
Раневский и Целиков осторожно выходят за дверь, где их поджидает, прячась в тени от лунного света, Юзек Зварика. Юзек, отличный плотник, золотые руки, проводит рукой по двери, со вздохом говорит:
— Хорошо строят, паразиты!
Не успевают они перемахнуть через железную ограду с тремя тяжеленными мешками за спиной, как позади раскрываются окна и немцы начинают истошно звать на помощь:
— Хильфе! Хильфе!… Помогите!… На помощь!…
И уже вспыхивают тревожные огоньки в окнах соседнего фольварка за дорогой.
Раневский в сердцах разбивает винтовку старика о придорожное дерево, швыряет в кусты.
Зварика останавливается:
— Сволочи! Я пойду шницель из них сделаю!…
— С ума ты, старик, сошел! — возражает Ваня Целиков. — Они уже закрылись на все замки…
— Дом спалю!
А в полукилометре, за речкой, уже сверлит ночную тишину свисток патрульного ландшутцмана.
— Все равно уж… Просто они больше боятся гестапо, чем нас! Пошли! Скорей! Ребята который день не ели!
По дороге в лагерь Ваня Целиков запускает руку в мешок, отламывает кусок копченой колбасы.
— Не смей! — строго говорит Зварика. — В доме лопай сколько влезет, а из мешков не смей — это общее!
Какой будет в лагере пир! Свежий хлеб, двухвершковое копченое сало, домашняя колбаса, вареное мясо, масло, сыр, бутылка сидра и специально для Ани с Зиной банка мармелада!
Но Шпаков немедленно накладывает свою железную руку на все эти трофейные яства и пития, дает отведать только малую их часть. И никто не просит добавки, никто не жалуется. Все знают, как трудно достаются продукты. Их надо растянуть как можно дольше.
Усталость валит с ног. Все чаще ходят наблюдатели на «железку» не по трое, а по двое. Ходит, вопреки правилу, и Шпаков, командир. Аня сама напрашивается на дежурство, на хозоперацию, ей кажется, что она, как радистка, отстранена от боевых дел, но Шпаков и слышать ничего не хочет.
— Пойми, Анка-атаман, — ласково говорит он девушке, — если меня убьют, на мое место встанет Мельников. А кто заменит тебя?
— А меня заменит Зина!
— Нет, так нельзя. У меня, можно сказать, шесть заместителей, а вас с Зиной — двое. Без связи с Большой землей «Джеку» нечего делать в тылу врага! Вот, передай-ка лучше нашу разведсводку «Центру»! У тебя и своих забот хватает. Да ведь ты и так и разведчик, и радист, и врач, и повар, и интендант, и стрелок, и пехотинец… Эх, Анка, Анка! А все-таки убей — не пойму, зачем надо было вас-то, девчат, в такое пекло посылать. Да что, у нас парней, что ли, не хватает!
Шпаков окидывает Аню восхищенным, дружеским взглядом, радуется ее красоте. Не внешней красоте, нет, Аню не назовешь писаной красавицей. Девичья красота — позолота. А всякая позолота легко сходит. Особенно в таком пекле. Нет, командира радует красота души этой девушки, твердость и глубина ее взгляда, смелая яркость улыбки — сто свечей, не меньше!
Час за часом, в дождь и под палящим солнцем, в ночи лунные и безлунные, лежат у железнодорожного полотна разведчики. Смотрят днем в бинокль, считают вагоны с белым клеймом «ДР» — «Дейче Рейхсбанк», серо-черные вагоны, камуфлированные желто-зеленой краской, считают платформы с шестиствольными минометами и огнеметными танками. Кое-какие грузы на платформах укутаны желто-зеленым брезентом, прикрыты пожелтевшими деревцами, срубленными где-то в Германии, рядом охрана с зенитным счетверенным пулеметом.
