— А как они обращались с тобой? — сочувственно проворковал комкор, неотрывно глядя в негодующие глаза «каратиста».
Переводчик повторил вопрос начальника с нотками сочувствия в голосе, заменив «ты» на уважительное «вы». Пленник приободрился, услышав, что большой начальник не тыкает ему в лицо кулаком, как солдат с красной звездочкой на шлеме, и… дрогнул чистым откровением:
— Ногами пинали, в спину толкали, подзатыльник давали, — размеренно, по частям, переводил чистосердечные признания обиженного самурая переводчик, еле сдерживая смех. — Кинжал… отобрали, штыком подгоняли… сапоги сняли…
Только после этой жалобы присутствующие разглядели в темноте обмотки на ногах пленного и ношеные-переношеные ботинки. Разглядели и, как по команде, прыснули от смеха.
— Достаточно. Можно не продолжать, — прервал цепь жалоб Яков Владимирович, переходя на официальный тон допроса:
— Вы спаслись на парашюте. Почему другие летчики не пользуются им, чтобы сохранить свою жизнь?
— Они летают без парашюта. Не заслужили, — добавил странный парашютист с чувством собственного достоинства.
Командиры удивленно переглянулись, молча осмысливая услышанное.
— Допустим — это правда. Вы подожгли наш самолет. А сколько побед на вашем счету? — нарушил тишину Лакеев.
— Я поджег два самолета, — показал на пальцах пленный.
— Всего два? — изумился полковник. — На фронте давно?
— Сегодня — два истребителя. Вчера — один бомбовоз. Пять дней — пять самолетов. Хасан — три самолета…
— Стоп! Фамилия… Имя, имя! — напрягся комкор, доставая блокнот из кармана гимнастерки.
— Покажите мне летчика, который сбил меня, тогда назову свое имя, — твердо заявил пленный.
— Ну и фрукт попался. Без доказательства из первых рук не колется. Позовите Рахова. Заодно и Федорова, — распорядился комкор.
Первым вошел Рахов, мельком окинул глазами всех присутствующих и выжидательно уставился на восседающих за импровизированным столом, доложил наугад всем сразу: «Старший лейтенант…»
— Отставить! — цыкнул на него командующий и, обращаясь к пленному: — Это он поджег тебя. Доволен? — указал рукой комкор на щуплого паренька, крест-накрест перехваченного портупеей, за которым заметно выделялась высокая статная фигура Федорова, как бы подпирающая молодого летчика с тыла.
Пленный смерил придирчивым взглядом с головы до ног представленного ему победителя и вопрошающе воззрился на большого начальника с орденами. Получив утвердительный кивок, самурай сделал шаг к удачливому сопернику и низко поклонился. Отступил назад. Злобно выхватил из пазухи и бросил под ноги победителю платок:
— Я — Такео Фукудэ. Этот платок вышивали две тысячи самых счастливых девушек Японии, как талисман лучшему летчику императорской эскадры. Теперь он принадлежит тебе. Моя звезда закатилась. Платок не помог. Разрешите помолиться, попросить прощения у Будды.
Комкор опять кивнул головой. Самурай достал из кармана крохотного божка из красного дерева. Бережно поставил его дрожащими пальцами на край ящика, опустился на колени и стал молиться.
Рахов поднял шелковый платок, расшитый причудливым орнаментом с иероглифами по краям. Начальники за столом о чем-то шептались, поглядывая на разложенную карту. Кравченко, заметив появившегося Константина Симонова, жестами пригласил его поближе к столу, показывая на фронтовую газету «Сталинские соколы». Поэтому никто не видел, куда исчез деревянный божок со стола.
Такео поднялся с колен, готовый к продолжению допроса. Федоров тихонько шепнул на ухо Виктору:
— Догадываешься: о чем он теперь молится? Сейчас попросит кинжал. Харакири.
— Дайте мне еду. Я голодный как собака, — всполошился самурай, когда ему указали на выход.
— На, выкуси! — засмеялся Виктор, поворачиваясь к сослуживцу. Не тот самурай пошел, что на Хасане.
Как писал потом Симонов: все течет и все меняется. Не меняется только звериная сущность человечества.
Когда пленного увели, командир полка продолжил обсуждение главного происшествия дня.
— Что у вас там случилось, товарищ майор, с этим кавалером двух тысяч влюбленных вышивальщиц? — повернулся Смушкевич к командиру охотников за японскими самолетами.
«Ах, вот зачем вызвали!» — отметил майор.
— Ничего особенного, товарищ комкор. Такого самурая взять живым не так просто, — переступил с ноги на ногу Федоров.
— Так и не надо было брать. Вон Рахов не ломал голову, — подал голос командир полка, оторвавшись от своих записей.
— Ему что? Над ним не висит задание Центра, товарищ комкор.
— Гм… да. Что с ведомым Мошиным?
— Не повезло. Спустился на парашюте.
— А вы? Командующий огорчен боем. Говорит: двое не могли справиться с одним. Что с самолетом?
— Ничего. Ни одной пробоины, — не дрогнув ни одним мускулом, отразил и этот наскок бывалый летчик.
— Все у Вас «ничего». Надеюсь, не завтра, так послезавтра получится что-то существенное. Значит, пробоины не было. А горел отчего? Нашли причину? — комкор посмотрел на Ивана Лакеева, зевающего в ладонь от недосыпания.
— Фокусники, товарищ комкор. Приспособили дымовые шашки для имитации загорания. Вот на эту наживку хотели подловить японца. Не удалось: помешал свой же товарищ, клюнувший на ту же приманку.
— Не пойму. Где вы такую тактику подцепили? В Испании обходились, кажется, без сомнительных новшеств, — удивленно вскинулся на своего давнего подопечного комкор.
— У японцев, товарищ комкор. Они на подобные штучки более коварны, чем немцы. Просто попался мне Федот, да не тот. Поспешил. Чтоб принудить пилота к вынужденной посадке, нужно брать в шоры примитив, а не аса. Короче, сглупил. Исправлюсь.
Откровенное признание своей ошибки «испанцем» успокоило командование, и оно постаралось быстрее закончить разбор полетов. Пусть лишний час-другой поспят летуны.
Глава 5
От Великих Лук до Мурманска
После окружения и разгрома японской группировки генерала Камацубара фронт на реке Халхин-Гол застыл на восстановленной границе. Бои прекратились. Только воздушная война почему-то не утихала, хотя с каждым днем заметно теряла свой боевой пыл. Однако уже девятого сентября, в день провокационного нападения Германии на Польшу, стало ясно, что «испанцев» ждут интересные дела на западе.
Так оно и вышло. Через день Иван Федоров, Сергей Грицевец и Виктор Рахов вместе с командиром отряда истребителей с реактивными установками улетели на бомбардировщике в Читу, а оттуда — в Белоруссию. Каждый — в свое подразделение.
