— А что именно? — В ее голосе не было ни одной предательски тревожной, дрожащей нотки, ни одной фальшивой интонации — она ничем себя не выдала, не потеряв присутствия духа.
— Мы проверяем, нет ли у вас запрещенных для вывоза из этой зоны информационных материалов и предметов, — откровенно ответил ей толстяк.
Лесли поняла, что в Альбукерке, как и в самом Лос-Аламосе, безраздельно царствует душащая все живое недоверчивость. «Тут разве что мышь не вызовет подозрения», — подумала она. Чтобы отвлечь верзилу на себя, она быстро опустилась подле него на колени, подобрала при этом повыше юбку, обворожительно улыбнулась и чисто по-женски успокоительным жестом положила руку ему на плечо — мягко, неназойливо: пусть мыслишки крутятся у него в другом направлении. Ей повезло: молодой полицейский клюнул на «наживку» и то и дело стал бросать на нее похотливые взгляды. Затем она стала помогать ему выкладывать для просмотра вещи, потом снова нежно притронулась к его плечу и медоточивым голосом произнесла:
— Ну вы же видите, что ничего такого у меня нет.
Он в знак согласия молча кивнул и стал со сладострастием разглядывать ее: «Ай да краля!»
От маленькой победы над полицейским к Лесли вернулась уверенность в себе. Время между тем тянулось тягуче медленно. До отхода поезда оставалось еще около двух минут. Толстяк вернул ей заключение врачей, а затем вежливо спросил:
— А где ваш железнодорожный билет?
— Одну минуточку, — спокойно ответила Лесли, а про себя подумала: «Ну сейчас я устрою вам представление!»
Решительность, быстрота реакции выступали в ней в тот момент, когда они необходимы. Лесли полезла в чемодан, в котором рылся толстяк, и стала быстро вытряхивать вещи прямо на перрон, умышленно разбрасывая их перед входом в вагон.
— Как назло, куда-то запропастился этот злополучный билет, — проговорила она так, будто ничего особенного не происходило. Спокойное мужество и рассудительная невозмутимость позволяли ей оставлять внешне не замеченным все то, что творилось у нее на душе. Смятение, ярость, чувство вины и ужас владели ею — она поочередно включала каждое состояние, как в глубоко прочувствованной роли. Не найдя билета в чемодане, Лесли начала суетливо открывать застежку-молнию в маленькой кожаной сумке-визитке, которую держала до этого под мышкой. Делая вид, что заело и не может ее открыть, она в то же время прикидывала, как бы половчее оставить альбукерских полицейских с носом. И вдруг она умышленно рванула застежку и «молния» застопорилась. И тут к ней пришла уму непостижимая мысль: «Попробую-ка я отдать подержать коробку с секретными материалами молодому хахалю». Едва она подумала об этом, как перед ее мысленным взором замельтешили осуждающие безрассудство риска суровые лица разведчиков Твена и Джонни. И все же Лесли отважилась на этот рискованный шаг: с наигранным безразличием она, не мешкая, сунула верзиле коробку с дамскими гигиеническими салфетками, очаровательно улыбнулась ему и жеманно произнесла:
— Подержите, пожалуйста, а то она мешает мне открыть визитку.
Смущенный ее просьбой, молодой полицейский стыдливо отвел взгляд в сторону, но, не в силах отказать красивой девушке в ее просьбе, все же взял у нее коробку с женскими салфетками.
А ей только теперь стало по-настоящему страшно. «Господи, спаси и сохрани!» — мысленно взмолилась она, всем своим видом показывая, что по-прежнему не может открыть застежку-молнию. Внутри у Лесли все похолодело, когда она заметила, что полицейский открыл коробку с клинексом. Понимание того, что дальнейшее промедление может погубить ее и Персея, мгновенно заставило пойти на новые ухищрения — на этот раз она превзошла самою себя: открыла сумочку с предметами дамского туалета, которую до этого повесила на руку, и отдала ее на просмотр именно этому же полицейскому. Отвлекшись от коробки с салфетками, тот начал копаться в ее парфюмерии и говорить Лесли лестные комплименты. Она внешне все принимала как должное, с милой женской непосредственностью. Ох, уж этот пленительный женский шарм!
— Но где же все-таки ваш билет, мисс Элен? — извиняющимся тоном спросил молодой полицейский.
Лесли передернула плечиками, изобразив на лице крайне озабоченное выражение:
— Я совсем забыла, куда его положила.
Быть всегда, в любой ситуации, при любых обстоятельствах на высоте было ее отличительным свойством. Да и кто и в чем мог при таком «арсенале» множества уловок, ухищрений и тонких приемов заподозрить этакое легкомысленное существо.
Вскоре раздался первый предупредительный сигнал об отправлении поезда. Толстяк быстро собрал в чемодан просмотренные им вещи, взялся за лежавшую сверху книгу, вытащил из нее закладку и, с упреком посмотрев на Лесли, повелительно произнес, обращаясь к своему младшему коллеге:
— Пусть мисс Коэн садится в вагон. Она такая же рассеянная, как моя Маргарит. Вот ее билет!
Опять пленительная улыбка, театральный всплеск руками и громкое восклицание:
— О! Я совсем забыла! Я очень благодарна вам! — Лесли вложила в последнюю фразу все тепло, на которое была способна в этой непростой ситуации, когда коробка с клинексом и секретными материалами все еще находилась в руках полицейского. «Похоже, он забыл о ней, а может, и вообще не собирается отдавать ее», — подумала она, направляясь в вагон с билетом и дамской сумочкой.
От мысли, что полицейский-верзила, возможно, даже заподозрил что-то и потому не хочет возвращать коробку, Лесли начала колотить мелкая противная дрожь. Сердце ее застучало еще громче, когда она, не чувствуя под собой ног, медленно шагнула в тамбур, потом невольно обернулась и скосила взгляд на свой злополучный клинекс. В голове ее лихорадочно бились разные мысли: «Как же все-таки напомнить полицейскому о своей коробке? Попросить ее? Но любая просьба, даже самая безобидная, может ухудшить ее положение: кто знает, может, он специально выжидает и делает вид, будто забыл о коробке, а на самом деле ждет, как я на это буду реагировать…»
Когда поезд уже тронулся, Лесли хотела соскочить на перрон, выхватить у верзилы свою коробку и на ходу прыгнуть обратно. Но ценою колоссальных усилий она взяла себя в руки, решив до конца доиграть роль забывчивой леди. Потом хотела что-то сказать на прощание, но не смогла и только лишь чихнула. Это ее и спасло! Толстяк мгновенно выхватил у верзилы коробку с клинексом и, подбежав к тамбуру, протянул ее Лесли:
— Мисс Коэн, вы забыли бумажные салфетки. Чем же иначе вы будете вытирать свой мокрый носик, если они останутся у нас?
Лесли схватила коробку, хотела поблагодарить толстяка, но от волнения не сумела произнести и слова.
