Отец Леонид Фёдоров, ставший духовным отцом Юлии, писал магистру Шептицкому 1 августа 1921 года:
«Большой популярностью пользуется у нас Юлия Николаевна Данзас: исключительно русская патриотка, с огромным образованием, она считается в ученом мире выдающимся знатоком философов, в особенности Платона. Не менее знаменита она своим капитальным трудом о гностических сектах. В данное время она профессор французской и английской истории в университете имени Герцена, заведует инкунабулами в Публичной библиотеке и состоит председательницей отделения Дома ученых, где я состою членом (как видите, и я попал в число ученых, т. к. в советском царстве на безрыбье и рак рыба); мы с ней встретились, и Господь дал мне душу, в совершенстве приготовленную и ждавшую человека, который опустил бы ее в живительный источник святой Вселенской Церкви. Но хотя я был только исполнителем воли Божией и сделался ее духовным отцом, среди православного духовенства с быстротой молнии распространился слух, что это я ее соблазнил и увел. Православное духовенство видело в ней твердый оплот Церкви и неутомимого деятеля на пользу православия; потеря ее является для них очень и очень чувствительной. На меня – ни в чем неповинного – сыплются анафемы и проклятия, но вместе с тем возрастает и моя известность, потому что стоустая молва все-таки верит, что я виновник ее присоединения» [38].
Выбор восточного обряда
При старом режиме к восточному обряду относились с подозрением, как к более способному соблазнить православных, чем латинский обряд (петроградская Католическая церковь восточного обряда была легализована лишь в 1911 г.). То же самое происходило и при советском режиме: секретарь Петроградского совета Ларионов объявил Юлии Данзас, пришедшей в июне 1923 г. потребовать вновь открыть Церковь Сошествия Святого Духа, опечатанную 5 декабря 1922 года:
«Ополячится тысяча, ну десять тысяч человек. Это нам не страшно. А в подлую фёдоровскую церковь пойдут миллионы, пойдут в католическую интернациональную организацию! Не просите, вопрос решен: церковь будет ликвидирована» [39].
В своих «Воспоминаниях об общине сестер-доминиканок Третьего ордена восточного обряда в Москве» Анатолия Новицкая (сестра Иосафата) сообщает, что
«во время допросов Сестрам предлагали свободу, при условии, что они откажутся от восточного обряда и покинут доминиканскую общину; им обещали даже блестящую карьеру в советском мире» [40].
Юлия защищала восточный обряд в статье «L’avenir catholique de la Russie» («Католическое будущее России»), вышедшей во французском журнале «Échos d’Orient» (Эхо Востока, 1922. № 127–128, С. 396–409). Статья датирована июлем 1922 г. и подписана «Julia Danzass» (sic), местом написания указан Петроград. Можно лишь удивляться публикации «миссионерской» статьи, подписанной настоящим именем, что давало советской власти вещественное доказательство против автора. Фактически эта статья, предназначенная для Святого Престола, была опубликована без ведома Юлии и стала одной из причин для ее преследования [41]. Юлия Данзас в этой статье «защищала русских католиков и восточный обряд от попыток латинизации, начавшихся после публикаций епископа Роппа» [42].
Статья Юлии также отвечает на вопрос, почему она, пламенная патриотка России, решила вступить в Католическую церковь. Похоже, что причины тут не богословского, а исторического порядка. Из изучения истории религий, которым Юлия занималась, для нее следовало, что «революционный кризис, уже пять лет свирепствующий в России» угрожает самому существованию Восточной церкви и, «возможно, оправдает осуждение схизмы, начавшейся с политических требований византийского патриархата и завершившейся полным слиянием государства и церкви» (с. 397). С революцией, уничтожившей все прошлое, «царская империя рухнула и повлекла за собой византийский цезаропапизм, который был краеугольным камнем ее системы», «падение „Третьего Рима“ означает уничтожение всех химер, лелеемых в течение десяти веков и гордо противопоставляемых так называемым претензиям Рима. Больше нет действующего центра, больше ничего не побуждает христианские народы Востока выйти из маразма, обрекающего их на бессилие. Больше ничем нельзя сдерживать пагубное влияние национального принципа, раздирающего Церковь в клочья […]» (с. 398). По сравнению с этим «жалким зрелищем» Католическая церковь выглядит «единственной всемирной Церковью, витающей над бесчисленными сектами, замкнутыми в удушающем круге своих мелочных интересов. Обращения в католичество происходят достаточно часто: их постоянно растущее число позволяет нам говорить о католическом будущем России» (с. 400, с цитатой на латыни из Евангелия от Иоанна 4: 25). Но, «чтобы священное дело объединения могло свершиться во всей своей полноте, очень важно не допускать ошибок, которые могли бы вызвать новые трения или разбудить старые обиды». «Из-за тесной связи религиозного чувства с национальным самолюбием» обращение в католицизм считается «ужасным предательством родины»:
«Стать католиком означает стать ренегатом, жалким существом, лишенным корней, опозоренным, неспособным участвовать в жизни своей страны. Ничего не изменилось с того времени, когда агонизирующая Византия заявила, что предпочитает „турецкий тюрбан папской тиаре“. […] Стремление к католичеству, происходящее из чисто религиозных потребностей, понимается совершенно неверно, оно искажено, оболгано, так как натыкается на такое представление о вере, в котором над религиозными потребностями полностью доминирует национальная идея и кажется, что вне нее вера не может существовать» (с. 401).
Следовательно, христиане Востока приглашаются Римом (еще со времен Ферраро-Флорентийского собора) «вернуться в лоно Всемирной церкви, ничего при этом не теряя из их почтенных ритуальных обычаев, их канонических правил, особых тенденций их мистики»: речь ни в коей мере не идет о том, чтобы «латинизировать Восток» или лишить его национальных особенностей, «никогда не следует забывать о том, что католические миссии на Востоке не могут иметь ничего общего с действиями миссионеров среди нехристианских народов или даже в протестантских странах». Значит, к восточному обряду, безусловно, следует относиться с уважением, тем более что (и в этом Юлия оказалась пророком) «все предвещает в ближайшем будущем сильнейшую националистическую реакцию, сопровождаемую возрождением «религиозного патриотизма».
Епископ де Ропп опубликует в «Эхе Востока» письмо, в котором он высказывает несколько возражений против «прекрасной статьи мадам Данзас» (так): если обращение в католичество рассматривается средним и высшим классами как национальное предательство, то это не так в народе, для которого основы религии – terra incognita и который дорожит лишь своим культом, также и «ненависть ко всему польскому» не распространена в народе [43].
Община Святого Духа
Начало общины Святого Духа, основанной по настоянию Юлии Николаевны и руководимой о. Леонидом Фёдоровым, было положено 1 (14) сентября 1921 г. в квартире, снятой Юлией на углу улицы Подрезова и Малого проспекта (Петроградская сторона), номер 76/78, на третьем этаже дома, где жили о. Леонид и его экономка Капитолина Подливахина [44] (единственная католичка в своей семье, с которой она проживала в отдельной квартире). Квартира состояла из трех тесных комнат [45], а община была ограничена двумя монахинями, давшими обеты 25 марта 1922 г.: Юлия взяла имя Иустины в честь Иустина Философа, чтение трудов которого одарило ее первым откровением в отношении христианства. Екатерина Башкова, машинистка на строительном предприятии, стала сестрой Евпраксией [46]. Потом прибавились еще пять сестер [47].
