- Ну вот! Вот это и главное. Доказали! Война-то еще ведь не кончилась, так? Вот и отпразднуем первый... А может быть... и второй?
- Ну так и он тоже первый! - решили, что речь о Жесткове. - Лишь бы нашли что-нибудь... У них с Локтюхиным не сорвется!
- Не сорвется, да, да, и у них, - рассеянно согласился Иван Григорьевич. Но... вот что, ребятки, - охватил нас с Прилуцким за плечи. - Пошли-ка к начальству, чай, тоже заждалось, пошли-ка, пошли...
- Минутку, товарищ майор, - я вырвался чуть не силой дать указания Мише: моторам назначены были регламентные работы, попросить, чтоб закончил к утру.
В землянке КП за столом, целиком застланным картой, нас встретил майор Немировский. Выслушал доклад, уточнил детали.
- Как себя чувствует экипаж?
- Нормально... вполне, - добавил я, несколько удивленный его вопросом. Противодействия не было,- повторил.
Начштаба кивнул, постукал кончиками пальцев по карте, бережно разгладил еле заметную морщинку на сгибе. Коротко переглянулся с замполитом.
- У них всегда нормально! - подмигнул нам Иван Григорьевич. - Такой экипаж!
- Ну, если такой... Вот что, друзья...
Настала очередь обменяться взглядами нам с Николаем. Подобного обращения от начштаба никому еще слышать не приходилось: вечно занятый Немировский был всегда краток и официален. Бытовало даже мнение, что он нарочно преувеличивает свою суховатость, считая ее непременным качеством подлинного штабиста.
- С обстановкой Иван Григорьевич вас, понятно, уже ознакомил? Слышал, слышал, ура кричать не разучились. Да, противник из города выбит. Однако в порту продолжают грузиться его корабли и суда. Техникой, живой силой. Через месяц-другой на каком-то участке все это обратится опять против наших войск. Таким образом, каждый выпущенный из Крыма гитлеровский солдат, каждое спасенное ими орудие...
Странновато себя вел начштаба сегодня. Кажется, решил отбить хлеб у замполита. И вдруг меня охватило жаром.
- Разрешите, товарищ майор? Сбегаю крикну... регламентные работы. Хотел, чтоб закончили до утра... Губы начштаба тронула еле заметная улыбка.
- Поторопились? Впредь разрешения следует спрашивать. Ладно, пусть продолжают. Вернется Жесткое - полетите на его машине. Торпеду к стоянке уже подвезли, вылет - в два ноль-ноль. Час тридцать - на отдых и подготовку. Зайдите в палатку, попейте чайку...
Когда вышли на воздух, я толкнул локтем Прилуцкого.
- Чайку, а, Коля? С печеньицем из военторга, а? В порядке психологической подготовки. Штурман только сплюнул.
- Что оно в психологии понимает, это начальство. Само же настроит, потом...
- Не понял ты, Коля. Поторопился настроиться. После митинга же, сказали, с устатку.
Кликнули Должикова и Жуковца. В палатке - и в самом деле психология официантка Нина. Из местных, Нина-Кубанка, как звали ее все в полку. Рослая, белокурая, с ямочками на успевших уже посмуглеть щеках.
- Ниночка-Нина, и когда ты только спишь? - с ходу включился отзывчивый на подобную красоту Жуковец.
Девушка улыбнулась, проворно расставляя на столе миски голыми до плеча руками.
- Ну?
- Что - ну?
- Ну, ну дальше. Следующий вопрос!
- Ох уж эти кубанки, - смутился наш бывалый ухажер.
На середине стола в большом блюде появился наваристый студень. Прилуцкий вздохнул, огляделся. Сплюнуть здесь было некуда.
- Какая разница, Коля, - попробовал я утешить.- Можно и наоборот. Сперва закусим...
- Потом выпьем чайку, - подхватил Должиков.
- Потом слетаем, - напомнил Жуковец.
- А после доложим, и на разбор, - заключил сам Прилуцкий.
Развеселились. Сашок даже запел с чайку, не отрывая от Нины натренированных у прицела глаз:
- И просторно и ра-а-достно... на душе...
- Жуковца, - подсказал опять Должиков, - от такого хорошего...
- ...от ее хо-лод-ца, - мощным баритоном заключил Прилуцкий.
Сквозь звонкий смех Нины прорвался сдержанный рокот моторов. Все смолкли, вслушиваясь.
- Снизился...
- Выровнялся, пошел на посадку...
Подтянулись, готовясь подняться. Нина, наоборот, вдруг сникла, стала неожиданно маленькой. Сидела, опустив плечи, теребя пальцами застиранный белый передничек.
- Уходите, ребята? Хотела спросить... не успела...
- Спрашивай, спрашивай, Ниночка, время еще есть, - готовно подвинулся к ней Сашок. - Пока торпеду подвесят...
- Очень там страшно? Ночью, над морем... совсем одним.
- Ну, одним-то еще... Что ты, Нинок! Красиво!
- Нет, я серьезно.
- А я? Вон и Иван подтвердит. Чуть выговор давеча от командира не схлопотал - залюбовался. Когда-нибудь слетаешь с нами, сама увидишь!
- Когда?
- Ну, как совсем успокоим фрица. Чтоб не палил в белый свет со страху, а то еще такую красавицу...
Девушка благодарно блеснула глазами, отвернулась, скрывая порозовевшие щеки. И вдруг закрылась совсем, потянула к лицу подол фартучка.
Жуковец растерянно огляделся.
- Ты что, а, Нинок? Или чего сморозил? Сморозил, ребята, да? Нин, ну скажи... Или случилось что, может...
- Случилось... Красивая, а... а вы? Вы-то разве...
- Ну... и мы ничего. Вот вернемся...
Прилуцкий поймал мой взгляд, постучал под столом по циферблату часов. Я кивнул Должикову.
Сашок догнал нас у самой стоянки. Черные глаза его гневно пылали, ноздри раздувались - не от одышки.
- Н-ну, гады... Покажем им, да, командир? Такую дивчину расстроить... такую...
Жесткое с Локтюхиным рассказали: обнаружили четыре самоходки, одну потопили.
- Как матчасть, Саша?
- В порядке, а что?
- Приказано вспорхнуть на твоей птичке. - Сейчас?
- Сейчас.
- Ну давай! Птичка не подведет. Только и ты с ней поласковей, уговорились? Решил, значит, все-таки вставить мне фитиля?
- Не тебе, Саша, фрицу. Да и не я решил.
- Ну давай. Ни пуха!
- К черту!
- Ага, на рога! Тиснули друг другу руки.
От самолета отделилась солидная, неторопливая фигура - техник Григорий Гармаш.
- Через двадцать минут машина будет готова, товарищ старший лейтенант!
Самолет с хвостовым номером девять по праву считался самым везучим в полку. Единственная машина, оставшаяся в строю с первых дней войны, довоенное производство! Мне не раз приходилось летать на ней, и каждый раз заново она удивляла своей легкостью в управлении и летучестью. Птичка! Но, что ни говори,- чужая. У каждой птички свой характер...
Сигнал. Запускаю моторы. Опробовав их на всех режимах, выруливаю на старт. Далеко впереди два створных ограничительных огня - направление взлета, предел полосы. Увеличиваю обороты до максимальных, набираю скорость. Огни несутся на нас, раздвигаясь и разгораясь. Пора отрываться, и вдруг... Опасное завывание. Раскрутка винта! Чуть промедли, и все, моторы разрушат сами себя...
Бросаю взгляд на приборы. Обороты превышают нормальный предел на пятьсот. Створные огни уже справа и слева...
