- Ну, хлопцы, подходите и ешьте вволю.
И стал объяснять, почему все эти дни он не мог найти нас: к Попельне проскочить запоздал, а потом и вовсе потерял комендатуру из виду. Рассказывая, как он пытался разыскать нас, Регеда смотрел то на одного, то на другого пограничника, словно искал кого-то.
- А где же старший политрук Коровушкин, капитан Гладких? Да и людей что-то маловато, - нерешительно проговорил он. - Не все подошли?
- Коровушкин и Гладких ранены и отправлены в тыл, - хмуро отозвался Тихомиров, - с ними еще, возможно, встретимся, а вот с другими...
Словно не веря, Регеда осторожно спросил:
- И Бойко?.. И Скляр?.. И Нестеров?..
- Да, - заметил Тихомиров, помрачнев еще больше, - и Бойко, и Скляр, и Нестеров...
Получив завтрак, бойцы отходили в сторонку, обсуждая свое нынешнее положение, делясь пережитым.
Вскоре тыловые подразделения отряда покинули Канев и через понтонный мост переправились на левый берег Днепра, в Леплявский лес, а начальников прибывших застав вызвали в штаб отряда. Там нам объявили, что части и соединения 26-й армии отбивают яростные атаки врага, пытающегося прорваться к переправам через Днепр в районах Ржищева и Канева. Войск в Каневе, кроме погранотряда, нет. Лишь небольшое подразделение НКВД охраняет железнодорожный мост. Нам приказали занять оборону у Канева: город прикрывала маневренная группа совместно со второй комендатурой, мост - подразделение внутренних войск под командованием старшины Щербакова и резервная застава, возглавляемая секретарем комсомольского бюро старшиной Масловым. Третья и четвертая комендатуры, понесшие наибольшие потери в боях, должны перейти на левый берег Днепра.
Впервые за время отхода нас ожидала заранее подготовленная оборона. В песчаном грунте прямо у берега были вырыты окопы полного профиля, укрепленные ивовыми прутьями. Сверху тоже имелись покрытия - плетенные из жердей козырьки. Окопы для станковых пулеметов выглядели еще более солидно и походили на дзоты. Бревенчатые накаты надежно защищали людей от пуль и осколков.
Сразу у железнодорожного моста заняли окопы пограничники девятой заставы во главе с политруком Эдельштейном. Ближе к понтонному мосту расположились наша десятая и одиннадцатая заставы. Дальше занимал оборону младший лейтенант Тихомиров со своими бойцами. В районе понтонного моста обосновались пограничники четвертой комендатуры под командованием заместителя коменданта по политчасти старшего политрука Якова Потапенко. Капитан Андрианов вновь убыл, на этот раз в разведуправление 38-й армии. Левый фланг по берегу реки прикрывал кавэскадрон старшего лейтенанта Евстафьева. На нас была возложена задача охранять и оборонять мосты и обеспечивать порядок при передвижении через них частей Красной Армии.
Утром следующего дня к Каневу подошли три бронекатера Пинской военной флотилии. Они стали у небольших островов близ железнодорожного моста в излучине Днепра. На станцию прибыл бронепоезд. Другой бронепоезд находился в тылу, в Леплявском лесу. Через некоторое время в стыке между нашей и девятой заставами расположился взвод крупнокалиберных зенитных пулеметов. С воздуха переправу прикрывало звено истребителей.
Нигде нас не поддерживало столько огневых средств, как здесь, никогда еще так тщательно не были оборудованы наши окопы, траншеи и ходы сообщения. Перед нами лежал широкий водный рубеж. А впереди, за Каневом, были еще наши части. Правда, вражеская авиация беспрерывно бомбила станции снабжения 26-й армии Лепляво и Золотоношу, однако нас и мосты фашисты не трогали. Видимо, они рассчитывали в будущем воспользоваться переправами.
Прошла неделя. Бойцы успели привыкнуть к новой для них жизни. Они научились спать и есть в окопах, коротать в них досуг. Питаться мы стали вполне сносно. Каждый день старший лейтенант Регеда подвозил в термосах горячую пищу. К концу недели нам привезли даже газету. Правда, это была не центральная, а только армейская газета, но и ее мы прочитали с огромным интересом. Небольшой газетный листок переходил из рук в руки, из окопа в окоп. Его затерли до дыр.
Помню тот вечер. Солнце давно опустилось за горизонт, лишь у самого края неба багрянились облака. Ветерок пролетел над Днепром, взвихрил воду. Потом набежал на берег, прошумел в кустах, поднял сухую песчаную пыль, погнал ее к воде. Так повторилось несколько раз. Наконец ветер стих. Наступила ночь. Я ворочался с боку на бок на прогревшемся за день песке и вспоминал только прочитанное в газете: "В течение дня на ряде участков Западного направления противник, используя большое количество моторизованных войск и авиацию, не считаясь с огромными потерями, пытается развивать наступление против наших войск. Атаки немцев наталкиваются на упорное сопротивление частей Красной Армии. На Юго-Западном направлении немцы продолжают вводить в бой новые силы. Противодействуя врагу, наши части сдерживают наступление противника и наносят ему значительный урон".
Не одолев бессонницу, я решил проверить службу нашего охранения. В стрелковых отделениях все было в порядке, часовые докладывали четко, а вот у станкопулеметчиков сержанта Смолянца все спали. Я разбудил Смолянца и сделал ему необходимое внушение. Потом, выбравшись из траншеи, направился к понтонному мосту. Так, переходя от одного окопа к другому, я встретил утро 30 июля.
Розовело небо. Стояла абсолютная тишина. Вода в Днепре, казалось, остановилась. В серой дымке рассвета я увидел сидевшего на бруствере сержанта Михайлова. Присел рядом, и мы стали любоваться утренней рекой, всплесками проснувшейся рыбы. Незаметно над водой поплыл приглушенный урчащий гул. Мы не могли понять, что это. Потом в этот гул ворвался шум моторов трех наших "ястребков", вынырнувших из-за Леплявского леса. Стоявший по ту сторону моста бронепоезд заворочал башнями, направляя стволы орудий на дорогу, подходившую к городу. Туда же развернули пушки и бронекатера. Сержант Михайлов, я и подошедший к нам пограничник Макаров всматривались вдаль, но ничего, кроме клубящихся столбов пыли над дорогой, не видели. Тогда мы прошли к железнодорожному мосту и взобрались на него. Растянувшейся длинной колонной к Каневу двигались фашистские войска: танки, бронетранспортеры, машины с пехотой. Гитлеровцы, по-видимому, не рассчитывали встретить тут серьезного сопротивления.
Как только голова колонны приблизилась к нашей обороне, воздух потрясли сильные взрывы. Всей мощью своих орудий обрушились на врага бронепоезда и катера Пинской флотилии, а из Леплявского леса через наши головы ударила по врагу тяжелая артиллерия. Дорогу заволокло гарью. Занялась пламенем пшеница, кругом стоял отчаянный треск и грохот. Гитлеровцы бросали горящие машины и танки. А орудия бронепоезда продолжали посылать снаряд за снарядом прямой наводкой. В орудийный гул врезалась пулеметная трескотня. Это пулеметчики маневренной группы расстреливали вражескую пехоту. Так продолжалось около часа. Не выдержав, противник стал поспешно отходить. Мне и сейчас, через годы, слышится перекрывающий гул артиллерийской канонады взволнованный голос сержанта Михайлова:
