Надежду он просто ослепил.
А она совершенно пленила его.
Шангин был сама аристократическая утонченность.
Плевицкая — сама естественность, сама жизнь, популярный в то время "почвенный стиль" во всей красе.
И вместе они являли красивую и колоритную пару.
Весь двор следил за развитием их романа. Нашлись, конечно, блюстители сословной нравственности, не одобрявшие подобный мезальянс, но Шангин недаром слыл человеком необычным: его действительно мало тревожило мнение окружающих. С той же решимостью, с которой девять лет назад он отправился выполнять свой патриотический долг, он заявил о своем намерении жениться на Плевицкой.
Серьезное препятствие было только одно: Плевицкая уже была замужем. Но в те времена развод уже не считался серьезным нарушением приличий — разводились уже и в высшем свете. А то, что Эдмунд Плевицкий был иноверцем, значительно упрощало задачу.
А пока они стали любовниками, ничуть не скрывали своих отношений и всюду бывали вместе. Единственно, на что не согласился Шангин, — это поселиться в квартире Надежды. Но очень часто оставался там на ночь, и утренние посетители заставали его завтракающим вместе с хозяйкой в весьма интимной домашней обстановке.
Еще одна мечта ее сбылась…
Ей так хотелось любить! И вот — свершилось! Она полюбила! А ведь сколько раз Надежда, выходя из поезда, замирала на верхней ступеньке, вглядываясь в лица встречающих, мечтая увидеть Его! Сколько раз выходила во время остановок поезда из своего купе и прогуливалась по перрону, осыпаемая снегом, едва не сбиваемая с ног зимним ветром, надеясь встретить Его! Ей хотелось, чтобы все было, как в "Анне Карениной", только без грустного финала… Она была уверена, что так оно и должно в ее жизни случиться… Но случилось — лучше! Она была во славе в тот день, когда встретила Шангина, и все вокруг было в цветах, и у него на груди был цветок… И он — лучше Вронского, много лучше… Вронский — просто ничто рядом с ним! И сама Надежда гораздо лучше Анны! Кто знал Анну Каренину до того, как Толстой написал о ней? Да никто! Несколько родственников и знакомых! А ее, Надежду Плевицкую, знает вся Россия! И всю свою великую славу, все, все готова она отдать ему! Какое же это счастье — так любить! Любить — и быть любимой!
Но те прежние фантазии все-таки не отпускали ее, томили, и тогда Надежда сделала для претворения их в жизнь то единственное, что она могла сделать: заказала для себя платье — такое, какое было на Анне Карениной на том балу, где они с Вронским полюбили друг друга, — черное, бархатное, с отделкой из белого венецианского гипюра и с лиловыми анютиными глазками у пояса. Существует ее фотография в этом платье: правда, не очень удачная.
Надежда несколько раз появлялась у своих друзей в этом платье и в обществе Шангина. Они действительно великолепно смотрелись рядом: его великолепная кирасирская форма — и "каренинское" платье Надежды. Правда, "смысл" этого платья понял только Стахович.
Самому же Шангину она ничего не стала объяснять. Она его обожала, но не настолько хорошо знала, чтобы быть уверенной, что он не посмеется над этой ее причудой. Вот Плевицкому она бы могла рассказать все… Он бы не стал смеяться…
Но Плевицкого она не любила больше и платье не для него шила.
К тому же Плевицкий сейчас был в Винникове. Отдыхал после перенесенного недавно воспаления легких. И Акулина Фроловна окружала его нежной заботой.
Когда Надежда вспоминала о матери, ослепительное счастье новой любви омрачалось-таки темным облачком. Мать ее не одобрит. Мать так любит Плевицкого! Так осуждает Надежду за холодность к мужу! А если узнает об ее "измене"… Страшно представить даже, что ждало Надежду, если бы она осмелилась просить у матери благословения на брак с Василием Шангиным! А как без благословения замуж выходить? Мать не благословит — и Бог не благословит!
А Надежде так хотелось родить от Шангина детей… В законном браке, конечно. Их тогда запишут дворянами! Ее сыновья станут офицерами. Или студентами, если захотят. Ее дочери будут настоящими барышнями: учиться в гимназии, а после танцевать на балах!
Нет, не может быть, чтобы матушка не благословила ее. Посердится, конечно… Может, даже и прибьет, как в старые времена. А потом — благословит. Если она увидит Шангина, она его полюбит! Непременно полюбит! Иначе и быть не может! Ведь он во всем лучше Плевицкого, а главное, он — мечта Надежды, ее сбывшаяся мечта!
Не может же так быть, чтобы судьба подразнила сбывшейся мечтою, а потом отняла?!
Во всяком случае, у Надежды Плевицкой до сих пор все мечты сбывались по-настоящему!
"Весной я пела в Ливадии. Я и мои друзья втайне беспокоились, что Государыня не оценит простых русских песен. В десять часов вечера, после обеда, в большом дворцовом зале я ожидала наверху выхода Их Величеств. Тогда в Ливадии гостил брат Государыни. Ровно в десять раскрылись двери и вышел Государь под руку с Государыней. Ее брат повел Ее к приготовленному креслу, а Государь подошел ко мне. Он крепко сжал мою руку и спросил:
— Вы волнуетесь, Надежда Васильевна?
— Волнуюсь, Ваше Величество, — чистосердечно призналась я.
— Не волнуйтесь, здесь все свои. Вот постлали большой ковер, чтобы акустика была лучше. Я уверен, что все будет хорошо. Успокойтесь.
Его трогательная забота сжала мне сердце. Я поняла, что Он желает, чтобы я понравилась Государыне.
Сначала я так волновалась, что в песне "Помню, я еще молодушкой была" даже слова забыла. Заремба мне подсказал. После третьей песни Государыня послала князя Трубецкого осведомиться, есть ли у меня кофе. Все присутствующие знали, что это милость и что я нравлюсь Ее Величеству. В антракте Государыня беседовала со мной, говорила, что грустные песни ей нравятся больше, высказывала сожаление, что Ей раньше не удавалось послушать меня. Государыня была величественна и прекрасна в черном кружевном платье, с гроздью глициний на груди.
Государь подошел ко мне с Ольгой Николаевной. Он пошутил над моим волнением, из-за которого я забыла слова, и похвалил Зарембу за то, что он подсказал. Государь сказал, что Он помнит мои песни и напевает их, а Великая княжна подбирает на рояле мои напевы. Я ответила, что все мои напевы просты, музыкально примитивны. Государь убедительно сказал:
— Да не в музыке дело — они родные.
А на другой день я получила из Ливадии роскошный букет. Тогда же старый князь Голицын принес мне фиалок в старинном серебряном кубке. Как известно, у него была коллекция редких кубков".
