в Петербург — пред очи новой императрицы и её победительных «орлов».
Приехал в Петербург Румянцев, можно сказать, …холостяком. Жена за это время потеряла Петра Александровича. Она ещё цеплялась за их супружество, писала разобиженные письма — ведь он даже о своём приезде в Петербург ей не сообщил: «Батюшка мой, Петр Александрович, на прошлой почте через почтарских людей сведала о приезде твоем в Петербург… Ты ко мне хотя строчку написал о своем приезде». Нет, не расщедрился граф, он уже ускакал далеко от неё и предпочитал не оглядываться… «Покорная верная жена Катерина Румянцева» его более не интересовала. Разве что подчас он использовал её энергию в хозяйственных делах.
Жили они розно. Она — по преимуществу в Москве, он — в Петербурге и повсюду, если того требовала служба. Не раз в письмах Катерина Михайловна просила его сжалиться и позволить ей приехать в Петербург — повидаться. «Ответ один — отказ». Осталась графиня Румянцева «титулярной женой» — то есть, номинальной, а на самом деле брошенной. Она не обольщалась по поводу супружеской верности: конечно, Пётр Александрович не коротал вечера в одиночестве. Предпочёл супружеству связи кратковременные, яркие, ни к чему не обязывающие. Краткая встряска чувств — и можно возвращаться к делам. А там, по старинной офицерской присказке, сколько городов — столько и женщин. Долго по России ходили легенды о любвеобильности Румянцева. Когда в 1812 году подобные упреки посыпались на М.И. Кутузова, старый генерал Ф.Б. Кнорринг заметил: «Он возит с собою переодетую в казацкое платье любовницу. Румянцев возил по четыре; это — не наше дело».
Есть в этом известная закономерность: выдающиеся полководцы сплошь оказывались людьми несемейными. Даже если учесть тайный брак Потёмкина и Екатерины — вместе они продержались недолго, а далее — расставание и свободное плавание для обоих. Тут же и вечные лихие холостяки Багратион, Милорадович и Скобелев, любвеобильный Ермолов, не знавший законного супружества. Суворов, которого отец чуть не силой принудил к позднему браку, провёл в браке ещё меньше дней, чем Румянцев, после чего со скандалами расторгнул сии узы. Только для Кутузова жена стала истинным сердечным другом — и даже многочисленные амурные увлечения Михаила Илларионовича не разбили их союз. Но это — то самое исключение, которое подтверждает правило. Если Суворов, несчастливый в личной жизни, был аскетом, то все остальные, включая Румянцева, в вольной жизни находили время для разнообразных удовольствий, снимающих переутомление и тоску. Что скрывать — нравы нравами, а природа во все времена «берёт своё». И, представьте, даже в те ханжеские годы никто не смел упрекать наших генералов в аморальности. К концу XIX века пришло время военачальников семейных и чинных, только не хватало им румянцевской мудрости и суворовского гения. А те полководцы — вольные стрелки, вечные кочевники, которым не до усадебного уюта, всё отдавали службе. Ну, а мимолётные связи добавляли им куража. Кстати, холостяками останутся и три сына Петра Александровича — хотя все они изберут не походный стиль жизни.
Екатерина Румянцева
Для официального церковного развода не было причин, да и не любил Румянцев выносить сор из избы, а Катерина Михайловна и вовсе противилась разрыву — готова была даже к унизительным формальным отношениям, лишь бы сохранить хотя бы видимость семьи. «Нахожу последнее уже сказать: коли хочешь жить и любить по-прежнему — так оставь езду свою к водам, и приезжай сюда… или я с охотою к тебе поеду и ничего в жизни, ниже живота своего, не пожалею, буде же к водам намерения не переменишь, я… не хочу этого более. Ты будешь ездить со своею полюбовницею да веселиться, а я здесь плакать да кручиниться, да в долги входить». Пётр Александрович ответил отказом, без пощады.
Несколько лет Катерина Михайловна не стеснялась ронять себя в жалобных письмах неверному мужу, даже пыталась продемонстрировать ему гордость его победами, а потом отчаялась и перешла на более деловой тон, хотя слёзы время от времени прорывались и в последние годы. Эти письма нашли издателя: ради суетного интереса публики их выпустили в свет в 1881 году. Вдова полководца доживала свои дни в подмосковном имении, названном — конечно, не случайно! — Троицкое-Кайнарджи. Таковы топонимические результаты румянцевского триумфа: одна из близлежащих ферм получила название Кагул. Всё это — по милости императрицы, побывавшей у Румянцева как раз после подписания Кучук-Кайнарджийского мира — тогда ещё просто в Троицком. Там долго шло строительство усадьбы и храма, устройство парка и дорог. Румянцев нехотя оплачивал счета, а собственной персоной в подмосковные края не наведывался десятилетиями.
Вместе с женой Пётр Александрович забросил и детей, надолго отвернулся от них. И не побоялся оказаться недругом для династии Голицыных. У них были причины ненавидеть знаменитого родственника — ведь красавица, гордость знаменитого рода «до того пренебрежена своим супругом и так худо трактована им, что николи ни о чём не говорил, что она после ни о чём не хотела ему советывать».
…Летом 1763-го Румянцев наконец-то приехал на берега Невы. При дворе его приняли не столь триумфально, как при Петре Фёдоровиче, но вполне достойно. Но пришлось вести светскую жизнь, а нелюдимый генерал не любил маскарадов.
Зато он с воодушевлением немедленно включился в работу Воинской комиссии, в которой быстро приобрёл решающее влияние. Тогда-то и обновлялись воинские уставы — армейская основа основ. Кольбергская операция потрясла всех, кто хотя бы немного понимал в военном деле. Румянцеву стремились подражать — и полковники, становившиеся отцами для солдат, в тихих российских уездах уже грезили о наступлении колоннами, о подразделениях стрелков.
Охота к составлению теоретических трудов захлестнула в те годы многих военачальников. Румянцев письменно сформулирует свои взгляды несколько позже, но и в 1763-м его переполняли идеи. На заседаниях Комиссии истина рождалась и хирела в спорах. Салтыков вёл себя миролюбиво. Не отмалчивались П. И. Панин, П. И. Шувалов, В. И. Суворов.
Воинскую комиссию возглавил фельдмаршал Салтыков. С учётом румянцевского опыта — в особенности это касается Кольбергской операции — был подготовлен новый пехотный устав, вышедший в свет в 1763 году, а разработанный непосредственно во время боевых действий. Тогда же вышел «Устав воинский о конной экзерциции», а ещё через год — «Инструкция полковничья пехотного полку», а также аналогичная инструкция по конным полкам. К этим документам Румянцев имел непосредственное отношение, хотя ему и не удалось чётко узаконить в уставах все свои тактические новинки. Так, новый пехотный устав не подчёркивал решающее значение в бою штыковой атаки. Зато кольбергские «колонны» вошли в
