Ознакомительная версия.
В те годы игумен Симеон старательно занимался обустройством обители Святого Маманта, давно пришедшей в запустение. На территории монастыря находилось большое кладбище и даже жили миряне.
Большие реставрационные работы Симеон начал с храма, построенного еще при императоре Маврикии, то есть почти четыреста лет назад.
Как пишет Никита, игумен «устилает пол мрамором и светло украшает храм пожертвованной утварью и святыми иконами. Кроме того, он устраивает хранилище книг, священных облачений и всего прочего, а еще светильников, выточенных из прозрачного камня, и удивительных по красоте паникадил».
На богослужения в монастырь Святого Маманта стали приходить многие жители Константинополя, привлекаемые красотой храма и необычными проповедями Симеона.
Но в самой обители среди братии появились недовольные игуменом.
Кто-то считал, что Симеон слишком много и нескромно говорит о себе, о личном опыте богообщения, что не подобает монашескому чину. Некоторые вообще не понимали его загадочных публичных исповедей.
Он весь внезапно пришел,
Невыразимо соединился, неизреченно сочетался
И без смешения смешался со мною,
Как огонь в железе и как свет в стекле.
Он и меня сделал как бы огнем,
Явил как бы светом, и я стал тем самым,
Что видел перед этим и созерцал вдали,
Не зная, как выразить тебе тот невероятный способ.
В гимнах можно увидеть, какие душевные муки испытывал Симеон, сталкиваясь с непониманием окружающих.
Скажи скорее, Христе мой, что мне делать,
Чтобы я не казался для неразумных болтуном?
Для кого-то из монахов была непереносима требовательность игумена, который ненавидел в духовной жизни все формальное, отрицал чисто внешнее благочестие.
…Считать себя ничтожнее всех в мире,
Поистине худшим не только сподвижников
И мирских людей, но даже и язычников;
Незначительное нарушение одной малейшей
заповеди
Считать отпадением от Жизни Вечной;
На малых детей смотреть как на совершенных
мужей,
Почитать их и кланяться им, как людям
знаменитым,
И слепых тоже чтить…
Однажды, когда Симеон проповедовал во время утрени, на него вдруг с громкими криками набросились человек тридцать монахов, желая изгнать его из монастыря.
«…С бессвязными криками, порываясь совершить убийство и смутив всю церковь, дерзко подняли нечестивые руки на отца своего, чтобы схватить и растерзать его, словно дикие звери», – описывает этот случай Никита Стифат. Но никто из них не посмел прикоснуться к Симеону, который неподвижно стоял, сложив руки на груди: «…с ясной улыбкой взирал он на нечестивцев». Тогда монахи с криками выбежали из храма, сокрушили запоры на монастырских воротах и побежали по улицам Константинополя в патриархию жаловаться на игумена.
Патриарх Константинопольский Сисинний вызвал Симеона к себе, убедился, что в его мыслях нет ничего крамольного и «не православного», и хотел строго наказать взбунтовавшихся монахов, вплоть до ссылки. Но Симеон со слезами умолял не применять к ним сурового наказания, и Патриарх согласился просто на удаление бунтарей из стен монастыря Святого Маманта.
«Из них одни стали оглашенными при церквях, других разбросало по разным монастырям, а все наихудшие и ничтожнейшие рассеялись, кому куда случилось», – пишет Никита. И при этом сообщает удивительный факт: Симеон приложил немало усилий, чтобы постепенно возвратить всех своих обидчиков в монастырь.
Игумен «смиренно с каждым в отдельности общался, с любовью беседовал, просил вернуться и простить его, как если бы скорее он их обидел, а не был обижен ими».
В монастыре Святого Маманта у игумена Симеона было много преданных учеников, общего с ним духа и образа мыслей.
Об одном из них, монахе Иерофее, рассказывают, как однажды его пригласил к себе некий богатый константинопольский патриций и почти силой вручил кошелек с золотом. Иерофей снял свой головной убор, положил в него кошель и всю дорогу нес подарок на вытянутой руке, чтобы даже не прикасаться к золоту. А в монастыре, разыскав игумена Симеона, «вывалил кошелек с золотом ему в руки» и только тогда вздохнул спокойно.
При Патриархе Константинопольском Сергии II, то есть после 999 года, Симеон добровольно оставил игуменство, поставив на свое место ученика Арсения. Обитель Святого Маманта к тому времени процветала, держась устоев «священных студитов, по облику ее и делам, по самому одеянию и нравам». Симеон же, стремясь к безмолвию, поселился в своем монастыре в маленькой келье, практически затворником.
Но и здесь его не оставляли в покое «внешние люди». Против Симеона открыто выступил бывший митрополит Никомидийский Стефан, обвинив, что в монастыре он чрезмерно почитает своего духовного отца, к тому времени давно почившего.
В день памяти старца Симеона Благоговейного в монастыре Святого Маманта ежегодно устраивались торжественные богослужения, на которые собирались многие горожане. По просьбе игумена была написана икона Симеона Благоговейного, а также житие святого старца, многочисленные «гимны», «похвалы».
И теперь Симеона обвиняли в том, что он прославлял своего духовного отца, который не был официально канонизирован, как святого.
Обвинитель Симеона, назначенный митрополитом Никомидийским, по какой-то причине в 976 году оставил свою епархию и перебрался в Константинополь. Благодаря «широте образования и благоподвижности языка» Стефан без труда вошел в ближайшее окружение патриарха и императора. Этот человек, гордый своей ученостью, как его называет автор жития, «премудрый синкелл» (высокий титул, который имели лишь представители высшей духовной знати) был полной противоположностью погруженного в себя Симеона.
Стефан никак не мог смириться с тем, что игумен имеет такую славу в Константинополе, и, как пишет Никита, был уязвлен «жалом зависти»: «Он же, будучи о себе высокого мнения и всех прочих презирая, стал как бы насмехаться над известностью святого и порицать тех, кто говорил о его знаниях, называл святого неучем или вовсе деревенщиной, лишенным дара речи, который перед мудрыми и умеющими тонко ценить слово людьми ничего вымолвить не может…» – объясняет биограф Симеона причину возникшего конфликта.
Как-то Стефан встретил Симеона в здании патриархии и задал ему вопрос, видимо, для того, чтобы продемонстрировать в разговоре свою богословскую ученость: «Как ты отделяешь Сына от Отца, мыслью или делом?»
Симеон, «будучи потрясен вопросом и суетностью этого человека», сказал в ответ: «Вам, архиереям, дано знать тайны Божии (Мф. 13: 11), о наимудрейший владыка, и излагать их вопрошающим». После чего пообещал дать ответ в письменном виде.
Ознакомительная версия.
