Филиппов явился на свет с любопытством, не знающим границ, и руками, способными все сделать и перекроить. Мы не знаем, как протекало его раннее детство. Филиппов не любит об этом говорить, но к пятнадцати-шестнадцати годам он научился столь многому, что поражал своих соседей в деревне.
— До чего шустрый малый, — говорили о нем: — за что ни возьмется, все смастерит.
— И дотошный какой, — рассказывал кузнец: — все ему растолкуй да покажи. И не так, чтобы вперебивку, а по порядку.
— Уставится на тебя, — подтверждал плотник, — часами глаз не отводит. «Тебе чего, — спрашиваю я паренька, — времени много, девать его некуда?» — «Хочу, — отвечает, — поглядеть, как это делается».
Часами простаивая таким образом у бондарной и слесарной мастерской, мальчик порой забывал, куда и зачем его послали.
Когда плотник впервые дал обтесать ему брус, он был изумлен искусством парнишки.
— Тебя кто учил топором управляться? — спросил его мастер.
— Я все больше глядел, — ответил тот, — а дома старался то же самое сделать, чтоб крепче запомнить.
Все то, что видел, он так крепко обдумывал, что новое дело ему казалось привычным, словно не раз уже проделал его. После года учения Филиппов умел рубить дома и возводить разные хозяйственные постройки.
Ремесло плотника не удовлетворило его. Он продолжает учиться всему, часто бывает у мастеров-специалистов. Вначале назойливого мальчишку не терпели и даже выгоняли подчас, затем попривыкли. Особенно изменилось отношение к нему, когда стало известно, что он дома оборудовал маленькую кузню и плотницкую, где копирует все, что подметит в мастерских. Семнадцатилетний парнишка уже ладил телеги, бороны и кадки, чинил кровли и колодцы и втайне мечтал стать… агрономом.
Мальчик жадно тянулся к миру растений, любил бродить по лесам и полям, наблюдать, как набухает зернышко, зеленеют, пробиваясь из почвы, листочки, как родятся стебелек и цветок. Ходил ли он по роще, пас ли овец и свиней или летом возвращался с ночного, — при нем была неизменно лопата. Выкопает на досуге деревце, выберет корешки и долго их будет разглядывать. Накопает кустов малины и вишен и высадит эту поросль у отца во дворе. Пятнадцати лет парнишка проводит прививки в саду, искусно подражает сельскому садовнику. За шесть лет он насадил шестьдесят корней яблонь, триста вишен и столько же слив, обратив отцовскую усадьбу в сплошной сад.
Сын крестьянина мечтал о настоящей учебе. Он мысленно видел себя в Сельскохозяйственной академии, первым агрономом в районе. Мечтам не дано было осуществиться: семья нуждалась в помощнике, некому было поддерживать ее. Да и где уж так поздно поступать в семилетку: ему будет стыдно в шестнадцать лет сидеть в пятом классе рядом с двенадцатилетними.
Призванный в армию, Филиппов сумел там тоже обнаружить способности: он сконструировал невиданную пирамиду для лыж, стол для чистки винтовок с мудреной механикой и усовершенствовал сигнализацию. Командование отметило таланты бойца и послало его учиться. Он был немолод для пятого класса, ему шел двадцать первый год. Двадцати шести лет Филиппов окончил рабфак и поступил в Сельскохозяйственную академию.
Случилось, что с четвертого курса его направили на практику к Лысенко, тогда уже президенту Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина. Филиппов много слышал об известном экспериментаторе и мечтал познакомиться с ним. Ученый перестраивает наследственные свойства организмов, перековывает их природу, словно орудует за наковальней и верстаком, — мог ли такой мастер его не увлечь? В ту пору Лысенко только что провел свой замечательный опыт: обратил «кооператорку», озимую пшеницу, в яровую; изгнал из ее природы склонность к морозам и вселил тяготение к теплу. Работа эта стоила всех премудростей мира, всего, что видел Филиппов на своем веку.
Первая встреча ученого с практикантом носила несколько странный характер. Молодой человек копался в вазонах, вернее, священнодействовал с «кооператоркой», когда в дверях показался Лысенко. Было позднее время, в теплицах никого уже не оставалось: ушли ассистенты, лаборанты, рабочие. Ученый сердито взглянул на студента и, недовольный, спросил:
— Что вы тут делаете так поздно?
— Кончаю работу, — смущенно заметил студент.
Ответ, видимо, не удовлетворил Лысенко.
— Сверхурочно работать не надо.
Не надо? Кому он здесь, в теплице, мешает? Что значит «не надо»? А если день слишком короток и хочется его немного продлить? Не всякую работу отложишь, не с каждым делом расстаться легко.
Назавтра они встретились там же, и Лысенко его снова спросил:
— Что вы здесь делаете так поздно?
— Кончаю работу, — последовал стереотипный ответ.
Ученый был опять недоволен тем, что застал практиканта в теплице.
При следующей встрече Лысенко уже ничего не сказал. Он примирился с присутствием постороннего в момент, когда ему хотелось быть одному.
Шли дни. Ученый неизменно находил практиканта на месте, и между ними установилась своеобразная связь. Один бродил между стеллажами, рассматривал зеленеющую поросль и размышлял вслух, а другой напряженно слушал его. Ученому явно пришелся по вкусу молчаливый студент, ворочающий большие вазоны и ни одного его слова не пропускающий мимо ушей.
Они изрядно походили друг на друга — учитель и его ученик. Оба задумчивые, сосредоточенные, с мечтательным взором, устремленным вдаль. Ученый говорил отрывисто, коротко, студент мучительно долго цедил слова, но понять их постороннему было одинаково трудно. Их руки непринужденно зарывались в землю, нежно перебирая каждый росточек, чуть заметный в земле корешок. Оба были в невзрачных костюмах: без галстуков и воротничков; и тот и другой не очень заботились о внешности. И еще чем походили они друг на друга — их одинаково осеняла счастливая улыбка при всякой удаче и готова была прорваться бурная радость, до поры затаенная весьма глубоко.
Однажды практикант по заданию ученого проводил на поле эксперименты. Он кастрировал пшеницу, лишив растения способности оплодотворяться собственной пыльцой, и рядом поставил другие растения, прикрыв те и другие одним стеклянным колпаком. Кастраты, по мысли экспериментатора, должны были опылиться чужой пыльцой.
Лысенко, проверив обстановку эксперимента, заметил:
— Под вашим колпаком нет движения воздуха. Пыльца скорее осыплется, чем попадет на соседний колосок.
Назавтра ученый с удивлением увидел, что внутри колпака вырос высокий откованный прут, увенчанный снаружи флюгером. Флюгер вращался от движения ветра и приводил в действие вентилятор под колпаком.
