К сорок четвертому, конечно, как вся наша армия, полковчане накопили опыт во всем: в боевых действиях, боеобеспечении, в организации быта и питания; о прежнем недоедании не было речи, кормили хорошо. Меньше было муштры, проще стали взаимоотношения, хотя без разной шушеры не обходилось. Взять пресловутые генеральские линейки, на которые нога генерала не ступала ни разу, но которые сооружали наряду с землянками. Вспомнил о злополучных линейках, поскольку попечение о них возложили на наше отделение. Как-то подняли меня ночью: "Скорей к комдиву!" Выскакиваю из землянки, подбегаю, вытянувшись во фронт:
- Товарищ гвардии майор...
- Гвардии раздолбай! - прерывает он меня.
Выясняется - построенную линейку мы оформили по краям веточками дугой, а комдив натолкнулся на разрушенное строение: почему, дескать, не кирпичом.
Позади уже Рига - красивый европейский город. Радушию горожан были приятно удивлены: на улицах хоть не появляйся - обнимали, тащили в гости, угощали. Оказалось, что попали в русский квартал (десятилетия спустя был в рижском университете с лекциями, у кого только ни спрашивал - так никто и не указал, где был этот квартал). Близость победы чувствовалась во всем, но война продолжалась не без сюрпризов. Утро 6 января 1945 года (день моего рождения) огласилось канонадой с немецкой стороны - отборные эсэсовские части, стоявшие перед нами, попытались изменить ход событий. На большом поле перед огневыми увидели, недоумевая, россыпь бегущих с передовой фигур. Мы вдвоем по приказу комдива залегли с противотанковым пулеметом впереди боевых установок. Прямо на нас бежал какой-то лейтенантик. "Стой, ложись!" - кричу ему. Плюхается рядом, запыхался так, что слова выговорить не может, очки то и дело сползают на нос. Тут меня позвал начальник штаба, отправились вместе подобрать запасную огневую, привязать к местности. При обстреле почувствовал удар в спину. Ранило? Нет, снова пронесло, уже обессиленный осколок пробил телогрейку и чуть царапнул кожу. Вдруг нас задержал патруль и доставил к генералу. Здесь на его командном пункте задерживали всех бегущих, формировали из них подразделения и направляли обратно в передовые части. Высокий такой генерал внимательно выслушал начштаба и благословил на выполнение задания. Наступление эсэсовцев было сломлено за одни сутки.
9 мая 1945-го мы были на марше. Слышим: "Война кончилась!", хохочем шутке. Чуть позже узнаём о полной капитуляции из газет. Но для нас война продолжалась, не скажу точно сколько дней, но не менее недели. Шло подавление в Курляндии разрозненных эсэсовских группировок. События тех дней врезались в память. Наша огневая развернулась на опушке леса возле шоссе, когда по нему (после переговоров о капитуляции) наша матушка-пехота двинулась строем, поколонно в сторону немцев, не ожидая подвоха головорезов. А они подпустили на пятьдесят метров и открыли бешеную стрельбу. Сколько тут полегло наших солдат, доживших, казалось бы, до Победы! Последовала команда выпустить весь огневой запас снарядов. Поднялся неимоверный гул и грохот. Такой жестокой трагедией обернулся для меня конец войны.
* * *
Сколько воды утекло...
Разве мог тогда предположить, что не только останусь в живых, но и проживу так долго, пожалуй, чересчур долго. В той далекой юности, несмотря ни на что, мы добывали победу ради счастливой мирной жизни. Теперь, с высоты прожитых лет, могу сказать, что судьба нас не баловала никогда, ни разу. Что мы только ни пережили: и сталинский деспотизм, и короткую хрущевскую оттепель, переросшую в прожектерство и чудачества, и тягуче длинный период брежневского застоя, и неудавшуюся горбачевскую перестройку социализма, и нынешний ельцинский дерьмократизм. Вынесли, выжили, выстояли. Чему же тут удивляться, что фронтовики-ветераны такие семижильные, такие несгибаемые. "Гвозди б делать из этих людей: крепче не было б в мире гвоздей" - приходят на ум бессмертные строки поэта, когда задумываешься о своих товарищах, ветеранах войны, которых с каждым годом остается все меньше.
Я всегда благодарен людям, молодым и зрелого возраста, с которыми общаюсь ежедневно на работе и в быту, за их уважительное отношение к нам, ветеранам. Смею думать - не только за наши седины, но и за нечто большее, наверное, за качества характера, свойственные нам. Конечно, не бывает правил без исключений, но в массе своей в нашем фронтовом братстве превыше всего нравственная чистота, духовность, порядочность, потому, возможно, мы и оказались такими неподготовленными к нынешней жизни.
Сейчас про нашу Отечественную что только ни говорят. Вплоть до того, что вроде зря воевали, дескать, строй, который защищали, вовсе того не заслуживал. Особенно обидно, когда подобное слышишь из уст человека глубоко уважаемого, такого как писатель В. П. Астафьев. "Великая Отечественная война, не была вызвана какой-то исторической неизбежностью. Это была схватка двух страшных авантюристов - Гитлера и Сталина, которые настроили свои народы соответствующим образом", - высказался он в газете "Аргументы и факты" (1998, N 19). Надо ж упростить факты до такой степени! Страсть к упрощению, переоценкам прошлого сейчас, к сожалению, распространяется как эпидемия. Не уберегся и писатель, хотя сам фронтовик. Как можно забыть и отбросить столь очевидный факт: к моменту нападения на СССР под сапогом Гитлера была уже почти вся Европа! Не с нас он начинал, стремясь установить фашистский порядок в мире. Великая Отечественная была и остается для нашего народа священной, ее участникам не только на фронте, но и в тылу хватившим не меньшего лиха, нечего стыдиться - мы отстаивали и отстояли нашу Родину и тем горды. Да, эта победа досталась нам слишком дорогой ценой. Такова горькая правда.
Этот день мы приближали, как могли.
Надежда Петровна Черкасова-Чернявская,
кандидат исторических наук, доцент,
инвалид Великой Отечественной войны, ветеран труда
Ленинградский дневник
Читателю, быть может, будет интересно познакомиться с некоторыми страницами жизни 18-19-летней уральской девушки, волею судьбы попавшей в Ленинград летом 1940 и прожившей в этом героическом городе немногим более двух лет, в том числе 13 военных месяцев и из них 318 блокадных дней.
Как я попала в Ленинград? После окончания Свердловского педагогического училища (имея разрешение на продолжение учебы) по совету классной руководительницы Д. С. Карасик и с денежной помощью училища (директор Г. И. Ватутин) я поехала в Ленинград и, успешно сдав конкурсные экзамены, была принята на исторический факультет Педагогического института им. А. И. Герцена. Поступлением в этот вуз я могла гордиться. Дело в том, что я крестьянская дочь; родилась в октябре 1922 в селе Никольское Сысертского района Уральской (тогда) области. Отец мой Петр Савотеевич Черкасов в феврале 1928 умер, оставив шестерых детей. Вся тяжесть нашего воспитания легла на плечи матери Александры Максимовны, ставшей в 1930 году колхозницей. С 1930 по 1937 год я жила и воспитывалась в семье моей старшей сестры Марии в поселке Дегтярка Ревдинского района Свердловской области. Сестра и ее муж С. Е. Потоцкий были учителями местной школы. В 1937 году я поступила в Свердловское педагогическое училище, которое в 1940 успешно закончила.
