печать меня не забывала… Нет, нет, и выскочит в газетах какое-нибудь сообщение “из достоверных источников” о моем назначении Товарищем Обер-Прокурора Св. Синода, и не только Товарищем, но даже Обер-Прокурором, и эти газетные слухи тем больше меня нервировали, что приводились одновременно с травлею А.Н.Волжина… Я бы иначе относился к этим слухам, если бы считал их обоснованными… Но А.Н.Волжин не вызывал меня к себе, никаких предложений мне не делал, и я боялся, что эти слухи могут скомпрометировать меня в глазах моего начальства и сослуживцев по Государственной Канцелярии, которые могли подумать, что, за их спиною, я ищу себе лучшего места в другом ведомстве… Чтобы пресечь распространение этих ложных слухов, я стал телефонировать в редакции газет, стараясь опровергнуть их и узнать имена репортеров… Но мне всякий раз отвечали, что редакции не принимают на себя ответственности за достоверность помещаемых в газетах сведений; и имена репортеров сообщаются лишь в случаях уголовного преследования их за клевету… Так я ничего и не мог добиться… А между тем, на службе, в Государственной Канцелярии, в залах Мариинского дворца, в кулуарах Государственного Совета, на улице, везде обступали меня и поздравляли с “высоким назначением”, и я чувствовал себя гораздо хуже, чем та лошадь, на которую делали ставку, играя в тотализатор, ибо мое начальство стало уже коситься на меня, а Государственный Секретарь, как мне сообщали, был определенно мною недоволен…
Предо мною предносились совершенно другие перспективы, и мерещился не портфель Товарища министра, а немедленная отставка, в случае если начальство мое заподозрило бы меня в какой бы то ни было прикосновенности к этим слухам.
В таких терзаниях и мучениях душевных прошло около трех недель.
Не помню по какому поводу, А.Н.Волжин вызвал меня к себе… Я давно уже забыл о неприятном впечатлении, оставленном предыдущей беседой с ним, и, на приветствие А.Н.Волжина, ответил ничем неприкрашенною искренностью. Между нами произошла та знаменитая беседа, какая, год спустя, дала члену Думы В.Н.Львову материал для его речи, произнесенной им 29-го ноября 1916-го года, где он безжалостно и жестоко оклеветал меня…
Передать материал В.Н.Львову мог только А.Н.Волжин; но кто исказил его — я не знаю. Многое уже забыто мною, но главное сохранилось в памяти и, кажется, никогда не исчезнет…
Вот что было в действительности… Беседа происходила в последних числах октября 1915 года…
Когда я вошел в кабинет А.Н.Волжина, жившего тогда еще в Театральном переулке, в квартире директора департамента Общих Дел Министерства Внутренних Дел, то он, с обычной любезностью, сказал мне, что пригласил меня к себе по маленькому служебному делу…
“Вот, мне все хочется использовать Вас, — сказал он, — но никак не придумаю, как это сделать… Решительно нет ничего подходящего для Вас”…
“Эти синодальные штаты! — воскликнул А.Н.Волжин, с досадою, — каждый министр имеет свой совет, где по десять, двадцать членов; а разве Обер-Прокурор не министр?! А у меня даже автомобиля нет… Черт знает, что такое!” Взяв список Синодальных чинов, А.Н.Волжин стал быстро и. нервно перелистывать его и, обращаясь то к себе, то ко мне, говорил:
“Ну, взять хотя бы этого!.. Служит с 1852-го года!.. Куча детей!.. Куда выгнать его?! А какая с него польза!.. Или вот этот, князь Аполлон Урусов; что с него возьмешь!?”
Небрежно протянув мне список, А.Н. Волжин процедил сквозь зубы:
“Посмотрите его сами: может быть, найдете для себя что-либо подходящее”. Я сидел с раскрытыми от удивления глазами и не знал, что, собственно, происходит… Получалось впечатление, что я набиваюсь на службу в Синод, чего-то насильно требую, а А.Н.Волжин отбивается… Если бы я в этот момент мог думать, что моя беседа с Императрицей, три недели тому назад, выразилась в письме Ея Величества к Государю, с определенным указанием моей кандидатуры на пост Товарища Обер-Прокурора Св. Синода, то я бы только указал А.Н.Волжину на недопустимость тона и формы его разговора со мною, но, будучи верным присяге Царю, довел бы и до сведения Их Величеств о том, как небрежно отнесся А.Н.Волжин к Высочайшей воле… Но у меня даже в мыслях не было сделать такое предположение: я не мог себе представить, чтобы Императрица писала бы Государю Императору обо мне. И, потому, усматривая в намерении А.Н.Волжина привлечь меня на службу в Синод его собственную волю, я наивно ответил ему, возвращая список:
“С Государственной Канцелярией я не могу расстаться… Она дает мне летние каникулы, нужные мне для других дел, в том числе и для поездок в Бари, где постройка еще не закончилась… Я мог бы, поэтому, принять только сверхштатную должность”…
А.Н.Волжин подозрительно и недоверчиво посмотрел на меня и резко спросил:
“Какую?..”
“Охотнее всего я бы принял должность сверхштатного члена Училищного Совета при Св. Синоде, ибо состою почетным попечителем церковных школ 3-го благочиннического округа своего уезда в Полтавской губернии, получаю оттуда разного рода ходатайства, которые удовлетворять бессилен, ибо никого не знаю в Училищном Совете”…
Еще большее сомнение и недоверие отразилось на лице А.Н.Волжина.
Посмотрев на меня поверх очков, он очень неприятным тоном спросил меня:
“Ну а мне-то, чем Вы будете полезны? Мне-то какая будет от этого польза?!” Однако и этот неприятный тон не заставил меня уразуметь, что происходит в действительности и почему Обер-Прокурор, желающий привлечь меня к себе на службу, разговаривает со мной таким тоном… Не мысля зла, не привыкший хитрить, я искренно недоумевал, глядя на А.Н.Волжина и не зная, что он от меня хочет…
“Ну а в чиновники особых поручений 4-го класса Вы бы пошли?.. Вы человек молодой; разъезды бы Вас не утомили; а иерархов Вы знаете; я бы мог посылать Вас для ревизий, — сказал А.Н.Волжин, подозрительно посматривая поверх очков и точно изучая меня”…
“Отчего же, — весело ответил я, — если должность эта сверхштатная, и я могу оставаться помощником Статс-Секретаря”…
А.Н.Волжин был окончательно раздосадован… Он абсолютно не верил моей безоблачной искренности, и ему казалось, что я играю с ним… Он не только не допускал того, что я не знаю о письме Императрицы к Государю, а, вероятно, думал, что я сам продиктовал это письмо Распутину, а Распутин уговорил Императрицу послать письмо Его Величеству… Но, думая так, А.Н.Волжин не знал, как выпытать у меня “правду”, и то, что он этого не знал, раздражало и мучило его…
“Но и эту должность нужно еще создать, а разве Дума позволит”, — с раздражением сказал он.
Сказав это, он вдруг точно переродился и чрезвычайно нежно, вкрадчиво и любовно спросил меня:
“А как Вы… насчет Распутина?..”
Такое грубое
