после сошествия на Фокса света Истины встречи Друзей происходили по обе стороны Атлантики и Английского канала. Но после реставрации монархии и восстановления в 1660 году Церкви Англии Друзья стали подвергаться гонениям за пацифизм, неприятие церковной десятины, священничества и формального богослужения. Они также отказывались обнажать голову и преклонять колени перед смертными, каков бы ни был их социальный или политический ранг. С самого начала противники называли их «квакерами», потому что нередко воздействие Святого духа приводило их тела в движение [154]. В ответ на преследования они учредили «Встречу страждущих» [155], на которой ежегодно собирались в Лондоне, чтобы обсудить гонения и выработать линию поведения. Выказывая готовность подставить вторую щеку, они согласились называться квакерами. К 1689 году, когда «Акт о веротерпимости» снизил накал преследований, квакеров насчитывалось уже около шестидесяти тысяч, хотя официально такого вероисповедания не существовало. К концу восемнадцатого века число квакеров сократилось до двадцати – тридцати тысяч в Британии и примерно до такого же уровня в Северной Америке. [156] Но экономическое и, в конечном счете, нравственное и политическое значение квакеров оставалось совершенно несоразмерным их численности. Своим непропорциональным влиянием в обществе они были обязаны репутации порядочных купцов, торговавших первоклассными товарам, сплоченности, которая обеспечивалась заключением браков в пределах своего социального и делового круга и защищала их капиталовложения от превратностей рынка, заботе об образовании и вниманию к книгоизданию, а также национальной и трансатлантической структуре, поддерживавшей сеть коммуникаций и распределения с центром в Лондоне, а еще – своей непревзойденной твердости в спорных нравственных вопросах.
В восемнадцатом веке одним из таких вопросов, чья значимость для квакеров неуклонно возрастала, было рабство. Главное собрание в Лондоне оказывало все более сильное давление на Друзей по всей Британии и в ее колониях, чтобы рабство было признано моральным злом, в конечном счете грозящим работорговцам или рабовладельцам изгнанием из квакерского сообщества. Угроза нуждалась в постоянном повторении, поскольку Роберт Кинг был не единственным квакером, игнорировавшим осуждение сообщества, которое особенно усилилось позднее, когда он уже не владел Эквиано. [157] Чтобы увидеть поведение Кинга в правильном свете, следует припомнить, что в таких основанных на рабском труде обществах, как на Монтсеррате, где рабы составляли существенную часть населения и основной источник рабочей силы, большинство белых и черных свободных людей полагали, что если они хотели оставаться экономически конкурентоспособными, у них попросту не оставалось иного выхода, кроме использования рабского труда. В тех же рабовладельческих обществах, где, как в Филадельфии, рабы составляли относительно небольшую часть населения и являли собой лишь один из возможных источников рабочей силы, хозяева прекрасно сознавали, что у них есть альтернатива.
Благодаря способностям и навыкам, приобретенным и развившимся на флотской службе, Эквиано не было суждено попасть на изнурительную работу, которой занималось большинство рабов на сахарных плантациях Монтсеррата. Он быстро обнаружил, что даже общества, основанные на рабском труде, как в Вест-Индии и британских колониях в Северной Америке, экономически были устроены намного сложнее, чем он мог предположить. Не все рабы трудились бесплатно, не все ограничивались в передвижении, и не все они были неквалифицированными полевыми рабочими. «В Вест-Индии покупка рабов без плантации – обычное дело, – пишет Эквиано, – их сдают в аренду плантаторам и купцам за указанную дневную плату, а на содержание выделяют из приносимого дневного дохода сколько посчитают нужным» (153). Кинг приобрел Эквиано не только из-за отменных рекомендаций. Он «занимался самой разнообразной торговлей», включая «ром, сахар и другие товары», на всех Карибских островах, используя до шести приказчиков одновременно и небольшой флот. Кинг обещал новому рабу, что когда они приедут в Филадельфию, то, «раз уж я владею началами арифметики, он отправит меня в тамошнюю школу и выучит на приказчика». Поскольку рабовладельческие общества не могли преуспеть без участия образованных и квалифицированных рабов, а также труда сельскохозяйственных рабочих, «мистер Кинг вскорости пожелал узнать, что я умею делать, пояснив, что не намерен использовать меня как обычного раба. Я сказал, что кое-что смыслю в морском деле, неплохо чешу волосы и брею, а также выучился на корабле очищать вина и часто этим занимался, а еще могу писать и владею арифметикой вплоть до тройного правила. Он спросил, разбираюсь ли я в обмере судов, и, когда я ответил, что нет, сказал, что этому меня обучит его приказчик» (152).
Мне сопутствовала удача, и я радовал хозяина в каждом порученном деле, и едва ли оставалось что-либо в его торговом или домашнем хозяйстве, не имевшее до меня касательства так или иначе. Часто я выполнял обязанности приказчика, получая и отправляя грузы на корабли, присматривая за складами и доставляя товары, а помимо того, когда представлялась возможность, брил и причесывал хозяина, заботился о его лошади, при нужде же, нередко возникавшей, работал и на его кораблях. Тем самым я сделался для хозяина очень полезным и сберегал ему, как он сам не раз признавал, более сотни фунтов стерлингов ежегодно. И он не стеснялся говорить, что я для него ценнее любого из приказчиков, хотя их обычное годовое жалованье в Вест-Индии составляет от шестидесяти до ста местных фунтов. (156)
Личный опыт Эквиано опровергал нередкий довод защитников рабства, что труд раба никогда не окупает первоначально заплаченной за него суммы, довод, к которому прибегают именно «те, кто… так громко выступают против запрета работорговли» (156).
Судя по рассказу Эквиано, Кинг был образцовым рабовладельцем, являвшим пример «щедрости и великодушия» (152). В эпоху, когда отмена самого института рабства в Вест-Индии представлялась невозможной по экономическим причинам, Кинг олицетворял принцип постепенного улучшения положения рабов, отстаиваемый многими противниками трансатлантической работорговли. Исходя из того, что немедленная отмена рабства в одной лишь Британии оказала бы губительное воздействие на экономику и что торговля эта продолжалась потому, что вест-индские рабы не смогли бы обеспечивать себя сами вследствие своего дикого состояния, противники этой торговли заявляли, что если бы хозяева занялись улучшением условий содержания рабов, их труд стал бы более производительным, возросла бы продолжительность их жизни и рождаемость и тогда отпала бы нужда в трансатлантической работорговле. Без постоянного подвоза относительно дешевых рабов из Африки, объясняли они, хозяевам пришлось бы обращаться с рабами более гуманно. Многие из противников работорговли надеялись, что в конце концов труд рабов будет вытеснен наемным, поскольку тогда спрос на рабочую силу и ее предложение оказался бы лучше сбалансирован.
Главную причину жестокого обращения с рабами, ведущего к снижению их численности, Эквиано, подобно многим противникам работорговли, видел в надсмотрщиках, не разделявших разумной заинтересованности хозяев в благополучии рабов. Такие надсмотрщики «большей частью – люди самого скверного нрава
