Надо заметить, что в то время у ГИТИСа был свой Учебный театр, который находился в Гнездниковском переулке. Там был свой репертуар, составленный из дипломных спектаклей выпускных курсов, был свой технический персонал: костюмеры, гримеры, осветители, радисты. И, конечно, была своя доброжелательная публика, составленная не только из родных и друзей студентов, но и из простых людей, которые покупали билеты в театр.
Когда умер Иосиф Моисеевич Раевский, заведующий кафедрой мастерства актера, эту должность занял Владимир Алексеевич Андреев, который в 1983 году пригласил моего отца преподавать в ГИТИС. А задолго до этого была встреча и долгая беседа. Андреев вспоминает: «Я приехал к своей жене в город Киев, где Театр сатиры был на гастролях (жена Андреева – актриса Театра сатиры Наталья Селезнева). В тот же вечер в ресторане “Динамо” что-то праздновали, то ли день рождения Валентина Николаевича Плучека, то ли еще какое-то событие. И получилось так, что мы с Папановым оказались рядом за столом. Знакомы мы были не очень хорошо, я актер помоложе, он актер постарше. Только тот, кто постарше, войну прошел и знал, что такое солдатская жизнь. После этого празднования мы пошли с Папановым прогуляться в парк, который располагался рядом с Днепром. Он почему-то стал мне рассказывать о своей жизни, может быть, потому что надо было с кем-то поделиться, в ком ты видишь доброго собеседника, кто тебя внимательно слушает и понимает. Бывает так, что с одним не будешь откровенным, а другие уже хорошо тебя знают. Он стал рассказывать мне сначала про войну, потом про то, что, чувствуя себя неудачником, иногда позволял себе некоторое отклонение от нормы, через которое многие из нас проходили. Рассказал про то, что самые близкие и любимые люди уставали от этого, и он мог оказаться совсем одинок. Этот разговор не был подобострастным с этаким поскуливанием, а был очень достойным разговором человека много пережившего с человеком, которому он почему-то доверял. Я стал тоже что-то рассказывать о себе. Он живо интересовался, что происходит в Ермоловском театре, потом стал говорить, что многое из того, что делается в Театре сатиры, не то, чтобы не симпатично для него, а кажется однообразным. Он говорил о том, что смешить-то он умеет, но чувствует в себе запас человека, которому понятен подлинный драматизм. В этой беседе он мне сказал, что уже сейчас может что-то передать и чему-то научить актеров. Но кому это нужно? Я запомнил эту встречу не потому, что я шел с симпатичным мне популярным артистом, а потому что какие-то человеческие ноты мне были близки и понятны. Мне было с ним душевно комфортно. Этот разговор нас настроил на хороший позитивный лад. Долго мы с ним разговаривали, но потом решил, что надо расходиться, чтобы жены не волновались. Однажды я вспомнил этот разговор и что он сказал, что мог бы передать свой накопленный опыт и мастерство. Не скрою, я был заинтересован, чтобы на кафедре появилось лицо не просто любимое зрителями, но и лицо уважаемое среди театральной общественности».
Папа не сразу пошел на то, чтобы прийти и заниматься педагогической деятельностью, хотя тоже слышала от него, что ему есть что передать молодым. К тому времени кафедра довольно поредела, ушли из жизни люди, которых папа помнил как учителей. Андреев как заведующий кафедрой понимал, что появление такого актера, как Папанов не могло не сказаться положительно на имидже института. Владимир Алексеевич был настойчив. Когда наконец папа согласился, было заявлено, что он будет руководить монгольской студией, как тогда было принято говорить, из братской страны Монголии. Владимир Алексеевич рассказывает, что на кафедре актерского мастерства началась «драка». Понятие художественного авторитета ушло, а на первый план вышли элементарная зависть и борьба за собственное место. «Первой ласточкой», которая прилетела вслед за приглашением Папанова преподавать и возглавлять монгольскую студию, была анонимка, она пришла несмотря на то, что приглашение Папанова было поддержано руководством ГИТИСа. В то время такие письма были нечастым явлением. Сейчас они в любом журнале, в любой газете. Там пишут правду, а чаще неправду, чтобы было интереснее читать. В анонимке было написано, что заведующий кафедрой предлагает преподавать человеку, ничего не смыслящему в театральной педагогике, в то время как на кафедре есть более старые и опытные педагоги, чуть ли не ученики Станиславского. Когда Андреев на заседании кафедры прочитал эту анонимку, он сказал, что наверняка никто из присутствующих здесь ее не писал. Ведь все понимают, что в ГИТИСе появится не просто популярный, а выдающийся артист, который может быть очень полезен институту. В деканате довольно спокойно отнеслись к этому происшествию, сказав, что в институте завистников много, особенно среди педагогов.
Вот так непросто отец начал свою педагогическую деятельность.
Помню, что на первое занятие он надел свой лучший серый костюм и немного волновался. Все, кто с ним общался в институте на протяжении четырех лет, отмечают, что он всегда был подтянут, вежлив и тактичен не только с педагогами, но и со студентами.
Студенты монгольской студии, которые должны были приехать учиться в ГИТИС, прошли у себя на родине огромный конкурс. Группа отобранных ребят сначала приехала в город Иркутск учить русский язык. Учеба в Иркутске продолжалась целый год, после чего несколько педагогов во главе с Папановым, который должен был быть художественным руководителем курса, приехали в Иркутск, чтобы еще раз прослушать абитуриентов и сделать окончательный выбор. В результате в Москву приехали учиться 17 человек, но ко второму курсу двое студентов отсеялось.
Папанов приходил в институт в основном по четвергам, потому что это был выходной день в театре. Студенты его обожали, да и он относился к ним как к собственным детям. Например, один из студентов обратился в деканат с просьбой, чтобы ему разрешили съездить к жене, которая училась в Иркутске. Время было весеннее, перед сессией, и, конечно, ему не разрешили уехать. Но он был настойчив, и после длительных просьб в деканате сказали: «Поговори с художественным руководителем курса. Если он разрешит, тогда поезжай». И, конечно, Папанов разрешил.
В 1985 году в общежитии ГИТИСа произошло ЧП. Парни монгольской студии подрались с кавказцами. В то время в ГИТИСе обучались адыгейская, осетинская, кабардино-балкарская студии. Драка возникла из-за спора на какую-то историческую тему. Потасовка началась на пятом этаже общежития, а закончилась на первом. Дрались по-серьезному, сметая все на своем пути. Даже два милиционера, которые дежурили внизу, ничего не смогли сделать. В результате встал вопрос об отчислении из института зачинщиков драки. И, конечно, папа стал на защиту своих монгольских студентов. Никого не отчислили, все отделались строгими выговорами.
В 1986 году Папанову было присвоено ученое звание доцента.
Студенты за глаза звали его «Папашей», но он об этом не знал, только на приеме в монгольском посольстве в честь выпуска монгольской студии актерского факультета, после его напутственного тоста, студенты сказали ему об этом, и у «Папаши» на глазах появились слезы.
А в июне 1987 года была поездка группы педагогов ГИТИСа, среди которых был «Папаша», в Монголию, в город Улан-Батор, на премьеры спектаклей «Ромео и Джульетта», «Челкаш» и «Тартюф». Эти дипломные спектакли студии органично вписались в репертуар Национального академического театра. Молодые актеры выдержали экзамен перед зрителем. Спектакли прошли с большим успехом. До сих пор его бывшие студенты, а среди них уже есть не только актеры, но и режиссеры, называют отца Учителем, а себя – с гордостью папановцами.
Андрюша
Андрюша – именно так ласково называл папа Андрея Александровича Миронова – прекрасного и очень любимого зрителями актера Театра сатиры. Но не только театра, Андрей Миронов очень много снимался в кино, был режиссером нескольких спектаклей в театре. Это спектакли по пьесам Григория Горина «Феномены», «Прощай, конферансье» и «Бешеные деньги» Островского. За три месяца до смерти поставил «Тени» Салтыкова-Щедрина.
