Об увлечении Андрея стихотворчеством вспоминают многие школьные друзья, однокурсники по ВГИКу и родные. Впрочем, попыток стать профессиональным поэтом Андрей не делал – вероятно, сказывался пиетет перед талантом отца, нежелание, так сказать, соревноваться с ним на одной стезе.
В одном из писем к сыну, который тогда перешел из 10-го в 11-й класс, Арсений писал:
Дорогой Андрюша. Твое письмо очень тронуло меня тем, что ты так любовно и нежно доверил мне свою тайну. [45]
Я совсем не думаю, что ты маленький, наоборот, я знаю, что ты уже вырос, но знаю, кроме этого, что ты очень неопытен в серьезных делах, что характер твой не устоялся еще – и не мог устояться, потому что характер вырабатывается в обстановке тревоги, столкновений с тем, что нужно преодолеть, с бедой, которую нужно сломить, изжить, из которой нужно выскочить; мальчик тем скорее становится юношей, а юноша мужчиной, чем труднее были детство и юность. Я не думаю, что детство у тебя было слишком легким, но думаю, что тебе, к сожалению, слишком редко, а может, и никогда не было нужды быть активным, что не ты избирал для себя пути, а их для тебя избирали обстоятельства, и ты подчинялся им, не воюя с тяготами, а отмахиваясь от них. Может быть, я и ошибаюсь, но ты в ранней юности был не гребец в лодке на море, а листок под ветром. За тебя (а не ты) перетирала твои камни мама, и детство твое и отрочество могло быть и печальным, но не трудным.
В твоем возрасте я был опытнее тебя, потому что рос в более трудное время, но и то я теперь очень хорошо помню и понимаю, каким туманом у меня была наполнена голова. У меня тогда, все же, было нечто, что меня спасало и было моей верной путеводной звездой: неукротимая страсть к поэзии; я во всем был подобен тебе, так же легкомыслен и так же подчинялся обстоятельствам и плыл по течению, во всем, кроме поэзии: здесь у меня была железная дисциплина, и если вообще, как и ты, я был ленив и слабоволен, то только не в ней: мама помнит трудолюбие, усидчивость, огнеупорность, с которыми я поэзией занимался; вот что было моей школой жизненной и что дает возможность мне не стыдиться самого себя.
Здесь – попутно – я хочу сказать тебе вот что: у меня не было никого, кто мог бы мне посоветовать что-нибудь более разумное, чем мои собственные намерения. Мне было много дано, но еще более я выработал в себе в том, что касается моего искусства. Время (много лет) было затрачено на него не зря, и не моя вина, что я не применил этого искусства практически в полной мере: я был слишком упрям в искусстве, и у меня выработались – может быть, и неправильные – взгляды на его применение (что писать надо и что надо печатать и т. д.), но к концу молодости я был уже зрелый поэт с очень большими возможностями. И вот теперь я очень, очень жа лею, что мое образование (главным образом самообразование) было устремлено только по пути поэзии, и если я знаю что-нибудь, то только потому, что по роду искусства мне нужно было много знать. Я очень жалею, что я не учился на каком-нибудь факультете, где нужно много работать, где можно получить точные знания и потом работать (научная работа) в области этих точных знаний.
Искусство – дитя жизни, и само от себя не рождается: конечно – настоящее – большое, а не прикладное искусство; это особенно касается литературы, ей учиться у нее почти нет нужды; другое дело музыка или изобразительные искусства, или, допустим, балет, где нужно десятилетиями – с детства – учиться, приобретать технические навыки, без которых эти искусства равны нулю.
Я грызу себе пальцы, что не поступил, когда мне было семнадцать-восемнадцать лет в специальное (физико-математическое, техническое, естествознанческое учебное заведение), а потом уж заняться бы поэзией! Сколько бы это дало!
А тебе – Боже мой! – ведь никому не известно, есть ли у тебя талант, который стоил бы траты стольких сил, чтобы пожертвовать ему всем! А вдруг – нет? Что за будущее у тебя тогда? Что может быть ужасней пустоты и никчемности жизни второразрядного, допустим, актера?
Вот мой совет: непременно закончить школу. Поступить в высшее учебное заведение, получить любое образование и хоть год поработать в этой (точных знаний) области, а потом, если потребность в искусстве останется (останется, если талант превышает способность любительского сорта), – заняться чем угодно, хоть обучением в актерском вузе.
Как я хотел бы тебе передать понимание моих ошибок, чтобы ты им оградился от своих (похожих на мои) недостатков!..
Советы советами, но сын всегда поступал по-своему.
Следующая проба Андрея найти свой путь в жизни – Институт востоковедения, отделение арабистики. Окончив его, можно было стать переводчиком, преподавателем, исследователем, а то и дипломатом. Поступил Андрей в институт в 1951 году, «с ходу», проучился на «востоковеда» два семестра и был исключен за плохое посещение лекций и неуспеваемость. Возможно, причиною неуспеваемости было сотрясение мозга, полученное на уроке физкультуры, но, вернее всего, – неудовлетворенность характером получаемых знаний и понимание того, что занудная зубрежка – это не для него. Недаром позднее, при поступлении во ВГИК, Андрей написал в автобиографии:
Во время обучения я часто думал о том, что несколько поспешно сделал выбор профессии, я недостаточно знал еще жизнь.
Впрочем, из Института востоковедения он ушел не сразу. Т. А. Озерская-Тарковская рассказывает, что когда Андрея исключили в первый раз, «приехала его мама, с которой мы всегда были в очень добрых отношениях», и попросила Арсения Александровича помочь Андрею.
Он надел свои военные ордена, поехал к министру, хлопотал – сына приняли обратно. Но через полгода его уже окончательно и бесповоротно попросили покинуть это учебное заведение.
Уйдя из Института востоковедения, Андрей связался с «дурной компанией», с приблатненными парнями. Это означало, в конечном счете, дорогу в тюрьму.
Вспоминает друг семьи Наталья Баранская:
Был у меня тогда примечательный разговор с Марусей. На мой вопрос, что же теперь будет с Андреем, она ответила:
– Устроила его в геологическую партию, в тайгу…
Спрашиваю, куда, с кем, как одет, как обут… Говорит сердито:
– Как обут? Обыкновенно, в ботинках.
– Надо бы сапоги…
– Откуда я их возьму?!
– Так он же простудится.
– Пусть.
– Так у него же легкие не в порядке.
– Пусть.
Вздох. Молчание, долгое молчание. Затем о другом. Довел!
По настоянию матери в апреле 1953 года Андрей устроился на работу в НИГРИзолото, а в мае отправился с геологической партией в Туруханский край – тот самый, где некогда отбывал ссылку Сталин. Там, на реке Курейке он в качестве коллектора (рабочего) работал весь летний сезон. Помимо основной работы – копать землю, брать пробы, ставить палатки и т. д., делал зарисовки местности. Пригодились уроки художественного училища.
В Москву Андрей вернулся не то чтобы другим человеком, а все-таки и другим. Длительное отсутствие позволило ему сосредоточиться на решении главного вопроса – где и в чем он может самореализоваться?
На некоторое время показалось, что он найдет себя в качестве актера. Увлечение театром зародилось еще в школе. Сохранился снимок 1951 года, на котором Андрей Тарковский – обаятельный красавец во фраке, играющий главную роль в спектакле по пьесе Евгения Петрова «Остров мира». Спектакль поставили десятиклассники 554-й школы в Доме молодежи на Полянке.
Вернувшись из тайги, Андрей на «отлично» сдал экзамены в школу-студию МХАТ, но… ни на одно занятие не пошел.
Мало кто из исследователей творчества Тарковского обратил внимание на те страницы мемуаров его сестры, где она признается, что Андрей попал в кино, в общем-то, случайно. Переводчица Нина Герасимовна Бернер-Яковлева (та самая, что познакомила Арсения Тарковского с Мариной Цветаевой) посоветовала Марии Вишняковой снять на лето дачу в подмосковном поселке Кратово. Дело было в 1949 году. Случилось так, что на соседней даче жила семья Родичевых. Глава семейства Сергей Дмитриевич, в то время занимавший высокий пост в министерстве легкой промышленности, дружил с кинооператором Валентином Павловым, работавшим на «Мосфильме». В семье царил культ кино, и сын Родичевых Дмитрий поступил во ВГИК. Андрей и Дмитрий сдружились, к тому же Тарковский увлекся сестрой нового приятеля Любой. Когда дачное лето закончилось, Андрей стал захаживать в гости к Родичевым в их квартиру на Таганке.
