Романтика закончилась для Хуана и Эвы на следующий день после свадьбы.
За работу! Нельзя ослаблять хватку и дать перевести дыхание обездоленным.
Мама Дуарте теперь часто пишет и всегда плачется по поводу славы своей дочери. Эва рвет материнские письма. Ей нет дела до того, что яблони в Хунине пострадали от холодов! Она ждет лишь избрания Перона, то есть своего избрания.
После столь долгого ожидания последние часы кажутся особенно тягостными. Кроме того, Эвита чувствует себя больной и измученной. Когда ей не нужно присутствовать на приеме, она ложится в постель, но не смыкает глаз. Прислушивается к боли, гудящей в ее теле…
Толпа вопит и аплодирует. Пласа де Майо, Майская площадь перед правительственной резиденцией черна от народа. На трибуне высокий, крепкий мужчина в гражданском костюме. Рядом с ним кланяется и улыбается хрупкая элегантная блондинка. Она грациозно опускается на стул и ждет, когда мужчина закончит речь. В толпе полно полицейских, солдат и гражданских из сил правопорядка, вооруженных дубинками для усмирения бунтовщиков.
Человек на трибуне простирает вперед руки, призывая собравшихся к тишине. Это Хуан Перон. Он открывает свою избирательную кампанию.
— У нас общее будущее! Я присоединяюсь к рядам дескамисадос…
Он снимает пиджак. Засучивает до локтей рукава рубашки. Потом улыбается, словно только что победил дракона. Толпа распаляется, вопит от удовольствия, наблюдая этот мужской стриптиз.
— Да здравствует Перон! Да здравствует Перон!
Эти крики нужны полковнику, как воздух. Но в такой же степени это воздух, отнятый у Эвиты.
Перон снова требует тишины.
— Я только что ушел в отставку из армии после сорока лет верной службы. Я сделал это с единственной целью приобщиться к вашему будущему…
Перон улыбается, как друг, который познается в беде. Его загорелое лицо перечеркнуто полоской белоснежных зубов. На всякий случай, подавая прошение об отставке, он затребовал и пенсию полковника. Однако эту новость толпе не сообщает. Эвита рядом с ним улыбается, как и должна улыбаться женщина, когда ее супруг на высоте.
Для разворачивания кампании недостаточно образа счастливого молодожена, заботливого отца бедняков, нужно найти дьявола для изгнания, козла отпущения. И этим козлом отпущения станет иностранец. Надо повесить капиталистов на фонарях, которые те поставили на улицах. Надо повесить американских банкиров. Надо повесить англичан, которые делают деньги на несчастьях других народов. И, разумеется, евреев.
— Мы умеем улучшать породу скота. Мы должны найти возможность улучшить человеческую породу! — хитро провозглашает Хуан Доминго.
В Буэнос-Айресе введено чрезвычайное положение. Войска занимают город, полицейские управляют уличным движением, помахивая револьверами. На каждом углу прохожие жмутся к стенам под дулами пистолетов. Тюрьмы переполнены. Буэнос-Айрес превратился в военный лагерь, патрулируемый четырнадцатью тысячами полицейских под командованием Филомено Веласко, готового на все ради Перона. Сто тысяч солдат развязно и победоносно прогуливаются по городу, словно находятся на оккупированной территории вдали от родины. Перон не устает повторять, что его сила в четырех миллионах рабочих. Буэнос-Айрес, охваченный карнавалом войны в тот момент, когда весь мир отдыхает от сражений, представляет собой зрелище, достаточное для того, чтобы подвергнуть эти заявления сомнению. Глаза людей во всем мире еще ослеплены молниями разрушений и смерти…
Перон входит в раж. Нужно улучшить человеческую породу, сказал он, и его подручные немедленно принимаются за работу. Начинать нужно с прореживания еврейского квартала. «Убей еврея и этим докажи, что ты истинный патриот». Такими надписями исписаны стены домов в городе. Еврейский квартал захвачен громилами, жаждущими нагнать страху на население. Улица отдана на растерзание походным ножам, которые слишком долго кромсали ветки деревьев. Полицейские на перекрестках взирают на происходящее с безразличием. Они защищают лишь причуды убийц.
На следующий день Перон осуждает излишнее рвение и бойню.
— Не надо убивать евреев, — говорит он, — потому что, поступая так, мы отделяем себя от нации.
Но удар нанесен. Эвита дрожит. Каждый имеет отношение к какому-нибудь еврею. Страх раскидывает над городом свое серое покрывало, город молчит, забивается в нору, осеняет себя крестным знамением.
Посол Соединенных Штатов Спрюилл Брейден порицает Перона. А тот моментально находит лозунг, производящий фурор: «Кого вы хотите видеть президентом Аргентины, друзья мои? Господина Брейдена, янки, или господина Хуана Перона, аргентинца?»
Таким образом голосование за Перона возводится в ранг акта патриотизма. Голосуя за Перона, народ изберет на самый высокий пост в государстве кого-то из своих. Оправданная, утешенная, вновь обретающая самоуверенность аргентинская толпа жаждет крови и победных фанфар. Приступ героизма кажется анахронизмом, но тем больший шум он производит.
Брейден вынужден покинуть Аргентину. «Этот прототип нациста после потопа, даже не замочивший ног, когда требовалась определенная храбрость, чтобы устроить этот потоп, неотступно преследует меня», — заявляет он на прощальном приеме в Па: лас-Отеле.
Салоны заполняются самыми именитыми представителями высшего общества. Брейден во весь голос заявляет, что, вернувшись домой, сделает все возможное, чтобы ускорить падение диктатора, возросшего на руинах диктатуры, как шампиньон. Гости, аплодировавшие этому заявлению, будут толкаться на приеме, который устроит Перон через несколько часов после своего избрания…
Агитационный поезд демократических сил покинул Буэнос-Айрес 21 января, чтобы вести кампанию против Перона в провинции. Отправление поезда было спровоцировано некоторым образом самими перонистами, которые подложили бомбу на бирже Буэнос-Айреса, приписав это покушение руководителям «красного поезда».
За первые три недели января избирательная кампания уже повлекла за собой шестьдесят восемь смертей в Буэнос-Айресе. Несмотря на это плохое предзнаменование, предводители демократического фронта Хосе Тамборини и Энрике Моска с воодушевлением отправились в поездку в вагонах, набитых листовками, брошюрами, афишами и книгами, призывающими к свободе.
На первой же остановке оскорбления перонистов, сопровождаемые градом камней, застали врасплох Тамборини и Моску. В деревнях, где они собирались остановиться, битвы между перонистами и антиперонистами приняли ожесточенный характер. Ряды перонистов и в Буэнос-Айресе, и в глубине страны состояли из новоиспеченных рабочих, недавних сельскохозяйственных поденщиков, слетевшихся на обжигающие индустриальные огни городов. Они с яростью обрушились на людей с «красного поезда», не останавливаясь перед самым зверским насилием. Они наносили ножами кровавые раны, словно рисуя на лицах демократов косую прядь волос и усики, которые те простодушно подмалевывали на портретах Перона.
