Ознакомительная версия.
Вспоминался Блок:
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли…
Ведь людям свойственно считать, что их счастье и благополучие зависят от сильных мира сего, а тем стоит только постараться…
На следующее утро, в день возвращения в Москву, Вена познакомилась еще с одним Хрущевым.
Дело было за прощальным обедом, который на этот раз давал вице-канцлер Австрии, социалист Брунно Питтерман. Визит советского вождя, даровавшего Австрии свободу от оккупации и независимость, завершался на хорошей ноте, и настроение у гостей и хозяев было приподнятое, поведение раскованное. Все мы, высокий гость, члены делегации, сопровождающие журналисты, хозяева сидели за одним овальным столом, и главные действующие лица были у меня как на ладони.
Питтерман произнес длинную приветственно-прощальную речь, выдержанную в слегка шутливом тоне, и, прежде чем заключить ее тостом, преподнес Хрущеву подарок с намеком на его хорошо известное хобби – охотничью двустволку знаменитой австрийской марки, которую он протянул ему через стол.
Никита взял ружье и вдруг прицелился им, к изумлению, если не к испугу всех окружающих, прямо в вице-канцлера.
– Охотиться будем не на лосей, – сказал он голосом человека, которому надоело быть паинькой, – а на социал-предателей.
И далее последовала получасовая тирада на эту тему, суть которой вряд ли есть смысл передавать. Питтерман под дулами подаренного им же ружья ответил в том же духе. И далее началась довольно эмоциональная перебранка на тему, кто кого скорее закопает – коммунисты социал-демократов или социал-демократы – коммунистов. И если Брунно, считавшийся теоретиком своей партии, еще пытался прибегать к каким-то наукообразным формулам и цитатам, то Хрущев резал правду-матку, как человек, которого «ученостью не обморочишь».
В какой-то момент Лебедев, помощник Хрущева по идеологии, глянул в нашу, журналистов, сторону и показал жестом – записывайте. Мы стали, что было можно, записывать, легче было, естественно, с Питтерманом.
Кончился диспут тем, что два толстяка двинулись в направлении друг друга и при столкновении обнялись.
Захаров давно уже посматривал на часы. Конечно, премьеры часов не наблюдают, но…
Мы со всех ног побежали к заранее расписанным машинам. Выпадешь из кортежа, не успеешь к поезду.
На бегу Лебедев собирал у нас записи. Я, не дрогнув, отдал свои, твердо уверенный, что моих каракулей все равно никто не разберет. Через пару дней после возвращения Хрущева домой отчет об этой дискуссии появился в «Правде». Читать его было одно удовольствие – так складно и доходчиво излагали оппоненты свои мысли и так очевидно стало, что историческая правда на нашей стороне. В сноске было сказано, что отчет подготовила пресс-группа при председателе Совета министров СССР, а это значило – Лебедев, Аджубей, Сатюков, Харламов…
Возвращались мы специальным поездом. Вагон для журналистов был прицеплен сразу за вагоном Хрущева, в котором вместе с ним следовали Косыгин, Громыко и Фурцева. В Киеве на вокзале, в честь проезжающего первого секретаря, был митинг. А на какой-то очень большой станции в Российской Федерации встретить главу партии и государства собралось все местное начальство. Никита Сергеевич хотя и был, наверное, предупрежден, и сам не проснулся, и разбудить себя никого не попросил.
Сопровождавшие его члены Президиума ЦК КПСС, спешно и тревожно посовещавшись, делегировали для выхода на перрон Фурцеву. Мы опустили стекла окон и слушали ее милый щебет, который совершенно обезоружил областную верхушку. Речь Екатерины Алексеевны состояла из одних восторженных восклицаний и междометий:
– Никита Сергеевич буквально покорил всех. Его совершенно изумительно принимали… А как слушали!!! Вот, например, перед самым отъездом…
В роли «восхищалочки», притом исключительно талантливой, мне пришлось через пару лет увидеть и услышать Екатерину Алексеевну на нашем шестом этаже. Дело было накануне XXII съезда партии. В газетах был опубликован для всеобщего обсуждения проект Программы КПСС, который предсказывал, что к 70-му году будет построено полкоммунизма, а к 80-му – весь целиком.
Мы созвали совещание собкоров, и Юра Воронов попробовал пригласить выступить Фурцеву. К нашему удивлению, она легко согласилась.
Перед самым ее приездом охрана устроила кутерьму. В кабинете главного решили расположить перед выходом в Голубой зал к народу Екатерину Алексеевну: привести себя в порядок, то есть поправить свои роскошные русые косы, которые шатром поднимались над ее просто как со старинных барельефов головкой. Меня по этому случаю тоже выселили из моего прилегающего к редакторскому кабинета, о чем я с изумлением узнал, когда по дороге в Голубой зал попытался забежать к себе за блокнотом.
Когда, сидя по левую руку от докладчицы (по правую сидел Воронов), я в разгаре ее выступления протянул руку к графину, чтобы налить ей воды, рука моя была с силой отодвинута, стакан и графин, стоявшие на столе, чьей-то невидимой рукой убраны, а бутылка боржома и другой стакан, тоже, видимо, предварительно проверенный, поставлены. Екатерина Алексеевна ничего этого не заметила. Она восхищалась – первым секретарем, проектом Программы, «идеи которой целиком принадлежат Никите Сергеевичу», зримыми высотами коммунизма, которые как живые встают со страниц…
Через несколько дней, не попав на съезде в члены Президиума ЦК КПСС, она попыталась вскрыть себе вены.
…Много-много лет спустя в Стокгольме моя шведская знакомая Биргитта Едберг рассказала мне о своей встрече с Таге Эрландером, предшественником Улофа Пальме, который принимал Хрущева в загородной резиденции шведских премьеров под Стокгольмом – Харпсунде.
Биргитта тогда начинала учительствовать где-то в провинции и однажды публично выразила свое неудовольствие, что Таге никогда не бывал в шведской гимназии. Премьер позвонил ей на следующий день и сказал, что с удовольствием исправил бы свою ошибку, да вот личный шофер его сегодня отдыхает – дело было в субботу. А сам он машину не водит. Биргитта приехала за ним в Харпсунд на своем потрепаном «фольксвагене» и вечером отвезла его обратно. По дороге он рассказал ей о своей пятилетней давности встрече здесь с Хрущевым, для которого визит в Швецию был последним в его жизни выездом за рубеж.
Наслышавшись, что его советский коллега привык вставать и завтракать очень рано, премьер с женой практически не спали всю ночь. Угомонились поздно, а в четыре утра хозяева были уже на ногах. В пятом часу встали гости, Никита Сергеевич и Нина Петровна. Позавтракали вместе и с большим аппетитом. Потом Хрущев заявил:
Ознакомительная версия.
