Я подошла.
— Оденьтесь и выйдите на крыльцо, — загадочно сказал Миша. Живет он на Большой Пироговской — далеко отсюда, но повторяет настойчиво: «Выходите на крыльцо!» Я оделась и вышла из подъезда. Луна светит как фонарь, и все вокруг как заколдованное — серебряное, замершее. Миша — весь белый в лунном свете — стоит у крыльца. Медленно достает из-под меха на груди нарциссы… Смятые, но еще теплые.
— Погоди, даже меня пробрало — так романтично. — Ольга налила в рюмку коньяк и выпила. — Ночью с Пироговки шел сюда пешком?
— Да ты слушай дальше: берет меня под руку и на все мои вопросы и смех прикладывает палец к губам и молчит… Ведет через улицу на Патриаршие пруды, доводит до одного дерева и говорит, показывая на скамейку: «Здесь они увидели его в первый раз», и опять палец у губ, опять молчание…
— Да уж, заинтриговал. Со странностями мужичок. Ну а в смысле поцеловать?
Елена опустила густые ресницы:
— Было, но так… как в балете — совершенно эфемерно.
Ольга хмыкнула:
— Это настораживает. Гении такие нервные, такие дерганые… Поговорить у них получается отменно… В смысле романтических вздыханий… А большее… Да ведь тебе и не надо большего.
— Оль, пожалуйста, не смейся… Мне ничего не надо. Только любви! Необыкновенной любви. А он — совершенно необыкновенный. И… И влюблен без памяти.
— И ты по уши, не отпирайся — я же вижу. — Ольга со вздохом покачала головой. — Смотри, сестра, мужа-то не огорчай. Если с Булгаковым встречаться надумаешь — поаккуратней, умоляю! В такую семью раздор вносить… Это, милая моя, от жира. Ты Евгения своего пожалей, о мальчишках подумай… И тогда уж — увлекайся сколько угодно! — Ольга решительно поднялась. — Ладно, остальное расскажешь вечером. Меня в театре уже, наверное, с собаками ищут.
Провожая сестру, Леля всплакнула:
— Как это все получилось — сама не понимаю. Я ж не хотела! Но буквально мгновенно, очнуться не успела, и уж он для меня — свет в окне. Все время думаю.
— Постарайся отвлечься, держи его на расстоянии и себя не распаляй. Смотри, а то Женьку из-под носа уведут!
— Он у меня преданный. До гроба… — Леля высморкалась в тонкий платочек. — Прямо хоть травись…
— Ой, обожаю мелодрамы! Только предупреждаю — это не твой жанр.
3— Люба, мне пройтись надо!
— Да ты хоть доху надень, метель же! — крикнула она вслед и который раз за эти дни подумала: «Романчик опять закрутил. Пусть пофлиртует, ему для творчества полезно».
Он вышел под мокрый снег, летящий вкось с мартовским ветром, подставил лицо ледяному крошеву и вдохнул полной грудью: «Май… Май! Опять май!»
С первой же минуты, как только сидевшая рядом женщина повернула к нему бледное, в легкой пыльце дорогой пудры лицо с яркими, чуть косящими глазами, и протянула руку с развязавшейся тесемкой, грянуло колоколами во всем теле — май, май! Он не слышал, что говорит она и что отвечал сам, волна счастливого куража захлестнула с ног до головы. И стоит ли разбираться, чем она приворожила его: своим узелком на рукаве, чуть косящим взглядом или какими-то женскими чарами. Она была лучшая из всех, кто существует на этом свете, — это было совершенно определенно. И жить без нее не имело никакого смысла.
«За мной, мой читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей верной вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь».
Он мог бы вспомнить, что так же опрометью, как в прорубь, кинулся во влюбленность к Тасе, но не вспомнил. За четыре месяца тайных встреч с Еленой Сергеевной — отчаянно страстных, нежных, она оттеснила прошлое. Вернее, слилась с ним. И теперь стало ясно — это не две любви сразили Булгакова солнечным ударом — одна. Две женщины — любовь одна. А Люба? — Отличный парень Любан. Но это другое, совсем другое.
Елена Сергеевна была бы завидной спутницей каждого — светская, шикарная, сдержанная, с благородством манер и мыслей, три европейских языка, изящество речи… Муж ее «был молод, красив, добр и честен» — напишет Булгаков в «Мастере и Маргарите». И начнется история Михаила и Елены не на масленичном банкете, а в весенних московских переулках, как в романе. Не было февраля. И метельного, вьюжного марта не было.
Сразу — весна. Никакого застолья — он и она, посреди лунной ночи.
Далеко-далеко, в безумном сне, была ночь, пустынная улица, лунный свет на пороге ее спящего дома, ее жаркое тело под наброшенной на шелковую сорочку ароматной шубой…
Перед самой последней и окончательной правкой романа встреча мастера и Маргариты была описана чуть подробнее. Может быть, Булгаков потом снял слишком памятные подробности?
«Из кривого переулка мы вышли в прямой и широкий, молча, и на углу она беспокойно огляделась. Я в недоумении посмотрел в ее темные глаза, а она ответила так:
— Это опасный переулочек, ох, до чего опасный. — И, видя мое изумление, пояснила: — Здесь может проехать машина, а в ней один человек…
— Ага, — сказал я, — так, стало быть, надо уйти отсюда.
И мы быстро пересекли опасный переулок, где может проехать какой-то человек в машине.
— А вы боитесь этого человека?
Она усмехнулась и поступила так: вынула у меня из рук цветы…»
Произошло именно то, что большинство интеллигентных людей знают наизусть: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!»
А потом они всеми силами старались удержаться на опасной черте. Михаил понимал, что не имеет права разрушать благополучную семью с прекрасными детьми и заботливым отцом. И Елена пыталась подавить искушение. Летом поехала в Ессентуки на месяц. Он послал ей письмо с засохшей розой и вместо фото — только глаза, вырезанные из карточки. Естественно, она думала лишь о нем, он страдал разлукой, как тяжелой болезнью.
Осенью 29-го, когда она вернулась домой, они стали ходить в Ленинскую библиотеку — он писал там книгу о тех, кто встретился на Патриаршах. Книгу о них с Еленой, о тех тайных свиданиях, которые происходили в полуподвальной квартирке, арендованной Михаилом недалеко от ее дома.
Скрывать влюбленность было все труднее. Казалось, любовники стали прозрачными, и каждую минуту тайна может раскрыться. Люба сохраняла с Лелей дружеские отношения и полагала, что очередной флирт Михаила со временем развеется, как это уже не раз случалось.
Елена Сергеевна изо всех сил делала вид, что все идет по-старому, старалась быть заботливой женой и матерью. Она словно пыталась загипнотизировать себя хлопотами и чудесной перспективой. Но часто застывала с невидящим взглядом, так что Верочке приходилось по три раза окликать хозяйку.
