Это больше похоже на шумный бар, чем на расслабленное кафе. Официанты с подносами в руках снуют среди хаоса столиков и тел, изо всех сил стараясь пропустить мимо ушей шквал обращенных к ним pardon и s’il vous plait, – громкость разговоров и “фоновой” музыки зашкаливает. Сбитый с толку этим мельтешением, я озираюсь и случайно произношу вслух: “Где же мой человек?” Голос снизу неожиданно произносит: “Я твой человек”.
Жоржи одет по-простому, в черную ливайсовскую футболку и голубые джинсы. Он так же высок, как и его чешский отец, и такой же жизнелюб, как его соотечественники-южноамериканцы. Он постоянно демонстрирует заразительную улыбку, особенно когда пересказывает услышанные от отца истории о тех трех годах, что Карел Собота называл Альберта начальником и другом.
“Мой отец рассказывал мне об [Альберте Геринге], но он изменил его имя, – говорит Жоржи. – Может быть, потому что я был маленьким и он боялся сказать мне его настоящее имя… Если бы я начал пересказывать все своим дружкам, от них оно могло пойти дальше. Понимаете, такого рода информация… для него это могло обернуться проблемами. Поэтому он называл его барон фон Мош”.
* * *
Молодой Карел Собота почти не знал отца. Ему было пять лет, когда его семья, всего через несколько недель после начала Первой мировой войны, получила известие о смерти отца. Без кормильца госпожа Собота была вынуждена оставить дом в Йинонице, тогда небольшой деревне на окраине Праги, и переехать в дом родителей мужа в центре Праги. С тех пор его дедушка и бабушка обеспечивали Карела, а также его мать, брата и сестру. Для немолодых уже людей это не было легкой задачей. Дед Собота был искусным каменщиком, но у него уже не было умелого помощника в лице собственного сына. Его две постаревшие усталые руки едва только и могли обеспечить семью едой.
Однако это не помешало Карелу заняться тем, чего он больше всего хотел сам. “Когда он был ребенком, наверное, лет семи… его дед с бабкой иногда давали ему деньги на карманные расходы, какие-то гроши. Денег особо не было, жили бедно. Поэтому, когда его друзья брали свои деньги и бежали покупать конфеты и сладости, он свои откладывал”, – говорит Жоржи. Каждый раз, когда собиралось достаточно, он оставлял друзей в кондитерском магазине и шел в книжный, где утолял собственное пристрастие к словарям и учебникам иностранных языков. Любовь к языкам помогла Карелу хорошо учиться в школе и заработала ему стипендию в престижной Коммерческой академии Эдварда Бенеша в Праге. Там он изучал международный бизнес и лингвистику.
После выпуска в 1928 году и восьми лет работы переводчиком в местной пражской фирме его наняли в Ceskoslovenskd Zbrojovka Brno – оружейную компанию, известную сотрудничеством с Enfield British Royal Small Arms Factory в разработке пулемета марки “Брен”. На фоне выбывания из игры главных немецких производителей оружия после подписания Версальского соглашения эта основанная в 1918 году компания процветала и быстро стала одним из ведущих мировых производителей винтовок Маузера. Позже, в декабре 1938 года, выкупив значительную долю своего оружейного бизнеса за девять с половиной миллионов долларов США у всемирно известного французского производителя оружия Schneider et Cié, Ceskoslovenskd Zbrojovka Brno вступила в консорциум под крылом “Шкоды”. Позже, летом, после немецкой аннексии Богемии и Моравии 15 марта 1939 года, она стала первой “дочкой” “Шкоды”, которая была силой отторгнута в пользу Reichswerke Hermann Göring AG.[143]
Обладая знанием иностранных языков и технической терминологии, Карел работал в экспортном подразделении Ceskoslovenskd Zbrojovka. Он переводил для высшего руководства фирмы и обхаживал иностранных военных атташе, провожая их к местам испытаний или просто в очередной ресторан. Благодаря положению он наладил тесный контакт со многими важными людьми, в частности с послом Великобритании в Иране, изгнанным королем Афганистана и одним таинственным немецким дворянином.
Барон фон Мош, или Альберт Геринг, как мы теперь знаем, только что занял должность экспортного директора “Шкоды” (а значит и Československá Zbrojovka Brno) и для своей канцелярии в Брно нуждался в личном помощнике. Впечатленный достижениями Карела и его хорошей репутацией в компании, где-то в 1940 году Альберт предложил место ему. Тот согласился, хотя и не без сомнений. Как и большинство других сотрудников “Шкоды”, Карел с подозрением относился к новому начальнику. До него доходили слухи, вызванные первыми шагами Альберта, – о его отказе приветствовать нацистских чиновников словами “хайль Гитлер”, отсутствии портрета Гитлера в кабинете и о том, как он защищал чешских сотрудников от двух ключевых нацистских руководителей, доктора Вильгельма Фосса и герра Люндингхаузена. Ему было приятно общаться с Альбертом на работе. Однако Альберт все-таки оставался братом Германа Геринга. Только в 1942 году, став свидетелем одного инцидента, Карел начал по-настоящему ему доверять.
“На завод пришел человек – я не знаю, как это называлось по-немецки, – что-то типа генерала СС. Пришел весь в черном, со знаками отличия. Он, ни слова не сказав, прошел мимо отца и без стука открыл дверь в кабинет Альберта Геринга”, – Жоржи описывает мизансцену. Грубое вторжение было встречено горячим возмущением, и генерала попросили выйти вон. Альберт затем открыл дверь и пригласил Карела, чеха, в свой кабинет, чтобы вместе просмотреть фотоальбомы. Этот импровизированныый сеанс совместного досуга продлился около получаса, пока Альберт наконец не сказал Карелу: “Хорошо, герр Собота, большое спасибо. Теперь передайте господину в приемной, что он может войти”. “Мой отец встает и видит, что генерал все еще сидит там, весь покрасневший… После этого по “Шкоде” пошла гулять шутка, что им впервые довелось увидеть красного нациста!” – Жоржи, смеясь во весь голос, едва в состоянии закончить рассказ. Потом он говорит: “Из этого было видно, что к нему относились определенным образом, его ценили”.
Это был не единственный раз, когда Карелу пришлось наблюдать дерзкие выходки Альберта. “Да, я помню еще одно… одно очень тонкое оскорбление. Потому что в то время, встречаясь с [нацистским офицером], если вы забывали задрать руку, то смотря по ситуации вас могли и арестовать, – объясняет Жоржи. – Дело было с полковником или кем-то таким. Как правило, они [сначала] говорили с моим отцом и [потом] встречались с Альбертом. А мой отец заходил вместе с ними и представлял: “Герр такой-то и такой-то, обер что-то”. В общем, полковник щелкнул каблуками и [сказал]: “Хайль Гитлер!” А Альберт, – мой отец рассказывал, – [только и сказал]: “Добрый день, герр полковник, как поживаете?” – и руку даже не приподнял!” С такими анекдотами, циркулирующими на заводе, у Альберта стало появляться что-то вроде группы поклонников среди сотрудников. Он стал для них их Алым Первоцветом.
