Много-много лет спустя я узнала нечто удивительное — моя мать без конца рассказывала своим друзьям, как она обожала меня и какой красивой я была.
Наиболее травмирующим для меня был ее эксгибиционизм и заигрывание с моими дружками, а потом и с моим мужем. Эти мальчики пугались, чувствовали себя загнанными в угол и приходили ко мне, с недоумением спрашивая, что им делать. Я уверена, Сильвия не считала свое поведение странным.
А началось это, когда я была ребенком. С самых ранних лет она набрасывалась на меня с жестокой бранью, называла жирной и вонючей, грубо прижимала к своим коленям, вставляла слабительные свечи (она полагала, что я редко хожу в туалет), не обращая внимания на мои крики боли. Потом она стояла надо мной, когда я сидела на унитазе, требуя продемонстрировать результаты ее лечения. Я была от всего этого в ужасе.
Сильвия настаивала, чтобы я носила ее свитера, натягивала их на меня, потом отсылала в чистку.
Когда одежду возвращали, она говорила в присутствии семьи или гостей, как безобразно они воняют и что эту вонь не удалить, — я испортила ее свитер.
Когда мне исполнилось одиннадцать, она больно вырывала и сбривала скудные волосы на моих подмышках, применяла резко пахнущие дезодоранты, болезненно раздражающие кожу.
Отвратительный запах, который могла унюхать только она, уничтожить было невозможно.
Мне нужна была другая мать, я хотела семью, где бы я чувствовала себя в безопасности.
Иногда мой отец вмешивался, иногда уходил из комнат, оставляя меня в полном отчаянии. Я страдала от своего одиночества и его ненадежности.
Мне всегда хотелось вернуть его, он был хорошим отцом: менял пеленки, когда я писала в кровать, рассказывал мне сказки на ночь и, казалось, никогда не злился на жизнь. Когда мне исполнилось тридцать, моя мать по непонятным для меня причинам начала говорить мне, что всегда считала меня красивой. Это было благословенным облегчением.
Когда Эйми была маленькой девочкой, с отцом в Париже.
Один случай запомнился мне, потому что весьма наглядно отражает проблемы нашего семейства. Когда пришло время второй «Книги списков» Ирвинг предложил Сильвии включиться в работу. В этот момент она сидела, вяло слушая его предложение.
Я возразила. Мне были слишком хорошо знакомы те методы, с помощью которых моя мать унижала меня, и я не могла представить, как мы будем сотрудничать. Я сразу сказала, что «не хочу этого, потому что мы подеремся».
Разразился скандал. Подключились психотерапевты.
Я стояла на своем, отвечая, что «успех первой „Книги списков“ принес такие деньги, о которых я и не мечтала». Мне было сказано о том, что «я забочусь только о деньгах», поэтому родители предложили мне забрать материнскую долю гонорара.
Дело отца и матери было не в этом. Я честно призналась, что «не смогу участвовать в этой борьбе».
Это было правдой. Мои финансы были стабильны, но даже если бы это было не так, я не стала бы из-за нехватки денег идти против своей воли, зная по опыту, что можно ожидать от матери. Такого самообмана я бы не допустила. Но даже мой врач был на их стороне, сказав: «Дети против родителей — это естественный порядок вещей, но ты должна сказать „да“». Я оставалась непреклонной.
Отчетливо помню сцену на кухне — были все, кроме брата, — мать безмолвствует, а отец говорит. «Твоя мать — душевнобольная, ей нужна эта книга». Бедная мать напоминала оленя, застигнутого светом автомобильных фар на дороге, а отец, я была уверена, имел самые лучшие намерения: он хотел сохранить мир, сохранить семью. Все это мотивировалось желанием быть вместе, поддерживать друг друга.
Это продолжалось довольно долго: мать, тихая и покорная, настойчивый отец. Я согласилась, напоследок крикнув: «Я сдаюсь! Если вы желаете думать, что причина — деньги, ладно, пусть так!» Я лгала. Смирившись с тем, что в конечном счете должна была сдаться, я подчинилась. Думала ли я, что много позже я воспроизведу эту модель с Карлосом, сдаваясь снова и снова.
Вторая «Книга списков» писалась нами вчетвером, и этот процесс был кошмаром для меня. Мать, заторможенная из-за антидепрессантов, прописанных доктором, сначала медлила, споря по пустякам, потом не могла написать свою часть статей. Остальные стали настолько раздражительными, что прекратили консультироваться с ней и обращались с ней как с предметом интерьера, подавляя вспышки эмоций. Мать продолжала молчать или вносила бессмысленные, ненужные предложения. Это было ужасно, и по молчаливому согласию третья «Книга списков» была написана без нее. Мое собственное напряжение выразилось в том, что, не справившись с нагрузкой, я очень плохо выполнила свою часть работы. Все это создавало натянутые отношения между отцом, братом и мной. Я хорошо понимала драматизм ситуации: нас связывали не только тесные семейные узы, но и трагическая история с матерью.
Шли годы, я не обращала внимания на недостатки отца, одерживала слезы от его резкости, когда он называл сидевшую как куклу мать, «психически больной». Мой отец не был идеальным, но мне нужно было верить в то, что он — идеал. И конечно, я продолжала отчаянно желать теплых отношений с матерью. Мне нужна была семья, такая как в «Лайф» и «Пипл».
После похорон отца моя мать захотела непременно проводить меня до аэропорта, когда я собралась назад в Беркли.
Я уже пошла к самолету, как вдруг она выпалила.
— У меня была любовная связь в течение тридцати лет.
Потрясенная, я спросила:
— С кем?
Она всегда разыгрывала жертву неверности отца, — в эту новость трудно было поверить.
— Я расскажу тебе когда-нибудь, — сказала она, смутившись.
Ждать пришлось недолго. Через месяц она приехала навестить меня и рассказала свою историю. Моя версия насчет того, что она нашла счастливую любовь в качестве компенсации в тот период, когда брак угасал, была неверна. Ее любовником был доктор, которого она всегда называла только «доктор Смит» и никогда не называла по имени. Поскольку было похоже, что она говорила правду, такой оборот дела с медицинской подоплекой серьезно обеспокоил меня.
Мать посещала доктора три раза в неделю. Он назначил ей курс сильнодействующего психостимулятора, демерола, к которому ежедневно добавлялись новые средства; она также принимала кваалудес и уйму других лекарств «от нервов». Они занимались сексом в приемной доктора Смита даже тогда, когда его жена лежала на операции по поводу двусторонней мастэктомии[34]. Он попросил своего помощника не соединять его по телефону.
