В этой же комиссии участвовал и Кони, и бывший мировой судья того времени, весьма известный юрист Неклюдов, который впоследствии был обер-прокурором Святейшего Синода и затем был товарищем министра внутренних дел Горемыкина.
Но знающих железнодорожное дело не было. Поэтому всю инициативу в дело вносил я. Единственный труд, который оставила после себя эта комиссия, как известно, был "Устав железных дорог". Этот Устав и доныне действует, как кардинальный закон, регулирующий железнодорожное дело. В настоящее время этот устав рассматривается новой комиссией, которая составлена по образцу, бывшей 30 лет тому назад, - комиссии графа Баранова. Этот "Устав железных дорог" почти целиком был написан мною, но затем окончательно редактирован с точки зрения юридической Неклюдовым.
Граф Баранов был весьма почтенный человек. Он вместе с тем был еще и председателем Департамента Экономии Государственного Совета. Говорил он чрезвычайно важно, произнося слова и отдельные фразы, как "пифия". Он был очень доброжелательным, воспитанным человеком, по манерам крайне важным, а в действительности весьма простым и добрым, но, конечно, железнодорожного дела, да и вообще никакого серьезного дела он не знал. Составил себе положение он тем, что был другом Императора Александра II, хотя Император и был старше его.
Граф Баранов был сыном графини Барановой, воспитательницы Императора Александра II. Прежде она была просто дама, называвшаяся Барангоф, а впоследствии же была переименована в Баранову и ей был дань титул "графини".
Эта самая графиня Баранова была вместе с тем и другом графа Адлерберга; как известно, граф Адлерберг был также другом Императора Александра II.
Граф Адлерберг был женат на Полтавцевой, на сестре матери знаменитого генерала Скобелева, т. е. на сестре жены старика генерала Скобелева, о котором я упоминал, когда говорил о штурме Карса на Кавказе в Муравьевское время.
Я узнал Баранова, когда ему было за шестьдесят лет; он был нежно влюблен в старуху, жену своего друга графа Адлерберга; эта любовь, конечно, была совершенно платоническая, он всю свою 112 жизнь посвятил этой даме, каждый день он бывал у них и перед нею преклонялся. Баранов имел совершенно легкий доступ к Императору, мог всегда у него бывать и Император всегда его принимал и очень любил. Этим объясняется, между прочим, то обстоятельство, что когда меня посадили на Сенную площадь (на гауптвахту), то уже через несколько часов последовало Высочайшее повеление о том, чтобы меня выпускали днем с гауптвахты, - это именно и произошло потому, что граф Баранов мог сейчас же пойти к Государю и доложить ему, в чем дело.
Между тем дела на Юго-Западных железных дорогах не клеились; дороги продолжали давать дефицит и администрация не могла никак устроиться. Вследствие этого правление решило послать меня в Киев и дать мне бразды правления на месте. Так как прошло уже боле года с того времени, как я женился на Спиридоновой, то я согласился принять место начальника эксплоатации Юго-Западных железных дорог и переехал с женою в Киев.
Итак я переехал в Киев и занял должность начальника эксплоатации Юго-Западных железных дорог. Правление тогда же хотело, чтобы я занял место Управляющего Юго-Западных жел. дор., но министерство путей сообщения не хотело утвердить меня в этой должности, так как я не был инженером путей сообщения. Поэтому на это место был приглашен инженер путей сообщения Андреевский, человек с характером и с некоторыми знаниями, во всяком случае, человек более самостоятельный, нежели барон Унгерн-Штернберг, который служил на Одесской железной дороге, в то время, когда я был начальником движения на этой дороге. - Несмотря на все вышеизложенное, по моей инициативе, по моему плану было переорганизовано все управление Юго-Запад. жел. дор. именно в смысле большей централизации власти, нежели то было прежде.
113
ГЛАВА 8 О сообществе "Святая дружина" и моем участии в нем
В то время, когда я жил в Киеве, произошли некоторые выдающиеся политические события и самым главным из них было 1 марта 81 года.
В этот день вечером я был с моею женою в театре и помню, что одна знакомая, г-жа Меринг, которая находилась в соседней с нами ложе, сказала: получена телеграмма, что Император убит. - Я сейчас же покинул театр, написал моему дяде Фадееву, который жил в это время в Петербурге, письмо, в котором чувство преобладало над разумом.
Мысль этого письма заключалась в следующем: у меня в Киеве, в паровозной и вагонной мастерской имеется громадный паровой молот, и если положить на наковальню громадный кусок железа и ударить по нем этим молотом, то от этого удара железо обратится в лист... А вот с этими анархистами такой молот, как вся сила государства - справиться не может, хотя сила государства может быть сильнее, могущественнее, чем молот. Почему это происходит? А происходит это потому, что, если, например, под этот самый молоть мы подложим микроскопическую песчинку железа, то можем бить этим молотом сколько угодно, а песчинке никакого вреда не нанесем. Так в данном случае и тут - вся государственная сила не может справиться с этими анархистами.
- А между тем, революция того времени, хотя и в малой степени сравнительно с пережитыми нами 1905-1906 гг., но уже с большим успехом проявлялась; часто происходили анархические покушения, которые и окончились этим величайшим несчастием - убийством Императора Александра II. На основании этих рассуждений я и делал в письме такое заключение, что с анархистами надо бороться их же оружием. Следовательно, нужно составить такое сообщество из людей безусловно порядочных, которые всякий раз, 114 когда со стороны анархистов делается какое-нибудь покушение или подготовление к покушению на Государя, - отвечали бы в отношении анархистов тем же самым, т. е. также предательски и также изменнически их бы убивали. - Я писал, что это есть единственное средство борьбы с ними, и думал, что это отвадило бы многих от постоянной охоты на наших Государей.
Через несколько дней после того, как я послал это письмо, я получил от моего дяди Фадеева ответ, в котором он мне сообщал, что мое письмо (которое я тогда ему написал) в настоящее время находится на столе у Императора Александра III и "ты, я думаю, будешь вызван" - писал мне дядя. И действительно, через некоторое время я получил телеграмму от нового министра двора Воронцова-Дашкова (а тогда он занимал временно пост начальника охраны Его Величества в Гатчине, потому что по вступлении своем на престол, первое время Император Александр III поселился в Гатчине), что он просит меня приехать в Петербург.
Я приехал в Петербург, был у Воронцова-Дашкова (как видно из моих предыдущих рассказов, Воронцов знал меня, когда я еще был мальчиком). Он меня спросил: "А что вы от того, что написали, не отступаете?" Я отвечал: "Нет,-это мое убеждение". - Тогда он представил меня флигель-адъютанту (который оказался гр. Шуваловым) и сказал мне, чтобы я отправился с Шуваловым в его дом. Дом Шувалова был известный, можно сказать, исторический дом, потому что там жила когда то известная всем Марья Антоновна Нарышкина - интимный друг императора Александра I, а впоследствии этот дом перешел к Шувалову, так как Шувалов был племянником Нарышкина, мужа Марьи Антоновны (В этом историческом доме теперь живет графиня "Бетси Шувалова", вдова, очень милая дама.).
