А этот Иван Иванович? Ну, что в нем выдающегося? Ничего. Рост средний, упитанность средняя, способности, судя по всему, тоже средние.
Средний человек – вот скука-то!
– Позвольте, позвольте, – вдруг вмешается критический голос, – Скука скуке рознь. Бывает и полезная скука, а это скука вредная. Мало ли что могло случиться с каким-нибудь Иваном Ивановичем, зачем же сразу писать об этом? Широкий читатель совершенно прав. Что у нас в кинематографе мало выдающихся имен?
И вот уже критик с привычным благоговением произносит всемирно известные кинофамилии и, загибая пальцы, перечисляет призы и награды всесоюзных и международных фестивалей.
– Зачем же писать о каком-то безответственном работнике, пусть и творческом?
Уважаемые читатели! Позвольте автору оправдаться.
Дореволюционная литература возвела в герои маленького человека. Революция с этим покончила. У нас маленьких людей нет. Остались большие и средние. Взять хотя бы всеобщее среднее образование.
Большие люди сами по себе выдающиеся и описывать их должны большие, выдающиеся писатели, к каковым автор, даже находясь в хорошем настроении, не решится себя причислять. К тому же, большие люди сами о себе прекрасно пишут, чему есть немало известных примеров. Не исключено, что окрепнув талантом, автор решится...
Но в этот раз, может быть, единственный, позвольте увлечься частным случаем из жизни забывчивого среднего человека, и в согласии с автором внимательно, доброжелательно и непредвзято проследите, как этот забывчивый мучается.
Вдруг чужие муки пойдут вам на пользу? Не лишайте автора уверенности, что, выбрав в герои Ивана Ивановича, он поступает правильно и верно. Тем более, что автор вместе с Иваном Ивановичем не теряет надежды на счастливый конец.
Конечно, в здании, отведенном под Общество кинолюбов, парадный подъезд – просто заглядение. Но не все же ходить с парадного подъезда... В наш космический век, чтобы всесторонне изучить предмет, полезно время от времени заглядывать на обратную его сторону.
Даже за Луну уже заглядывали!
К тому же опытные читатели сразу догадались, что ничего подобного с моим героем не случалось, да и случиться не могло... Ведь так не бывает!
...Где вы, Иван Иванович? Вот он, вот он, снова остановил такси и устремился на поиски «Надежды», а именно – поехал в новый микрорайон, надеясь застать дома своего приятеля и коллегу Филимона Ужова, члена художественного совета.
– Нет, вроде бы здесь, – сказал Иван Иванович таксисту.
Машина, подпрыгивая на разбитом асфальте и разбрызгивая грязь, уже второй раз объехала высоченную груду ржавого кровельного железа и остановилась.
Иван Иванович под пристальным наблюдением двух немыслимо древних старушек, выставившихся истуканами на лавочке у подъезда, расплатился с таксистом.
Машина отъехала, а Иван Иванович остался стоять на одной ноге посреди огромной бурой лужи, соображая, в каком направлении безопаснее опустить сухую ногу.
– Ванька, ты? – долетело откуда-то сверху. Иван Иванович задрал голову, потерял равновесие и стал в лужу обеими ногами.
Над ограждением верхнего углового балкона различимо маячила бледная физиономия Филимона Ужова. Даже очень издалека и снизу выразительный ужовский нос выглядел как всегда – длинным и обвисшим.
– Деньги есть? – крикнул Ужов.
– Есть!
– Дуй ко мне!!!
Иван Иванович, подняв пенистую волну, выбрался из лужи и захлюпал ногами мимо истуканов, оставляя мокрый бурый след.
– Опять к Фильке-писателю, – изрекла первая старушка.
– К нему, – подтвердила вторая.
– Ноги вытирай! – пропели старушки дуэтом.
Иван Иванович повозил подошвами по грязным картонным ящикам, расплющенным на кафельном полу, и скрылся в кабине лифта.
Пока лифт, завывая и ознобно трясясь, не спеша тащился кверху, Иван Иванович успел прочесть на стенах кабинки, что «Лида – дура» и рассмотреть выполненный в условной манере портрет какого-то человека в очках и шляпе, обрамленный много раз повторяющимся глаголом «жуй».
Едва Иван Иванович ступил на площадку, как услышал из-за двери глухой голос Ужова:
– Ванька, спаси меня...
– Филимон, что с тобой? – Иван Иванович рванул на себя ручку двери. – Открой, Филимон.
– Не могу, я заперт.
– Как заперт?
– Обыкновенно, на замок. Капитолинка заперла. Иван Иванович быстро представил: себе улыбающийся рот ужовской супруги, розовую улыбку в напомаженных губах и тусклый взор никогда не улыбающихся глаз.
– Случайно заперла?
– Нарочно. У меня вчера был день рождения. Сережка с Иркой были, Фомка, Васька и Жоржетка.
Свой веселый мир Ужов населял на всех уровнях жизни Петьками, Ольками, Костьками и сам себя воспринимал не иначе как Фильку, хотя Фильке этому шел уже шестой десяток. Догадаться кто из общих знакомых скрывался на сей раз под кличками гостей, Иван Иванович не успел:. Ужов перешел к воспоминаниям:
– Выпивки было – залейся. Все выхлебали, сволочи. Утром встаю: головка бо-бо, денежки тю-тю, во рту – наждак, ну, ты сам знаешь...
Иван Иванович ничего этого не знал, но неважно. Он зато знал: Филимон Ужов убежден, что вокруг дико пьют абсолютно все, просто не все еще замечены в этом.
А Ужов продолжал из-за двери:
– Портки спрятала и, главное, дверь на ключе. Она недавно замок здоровенный врезала, Капитолинка...
Ужов за дверью задышал как штангист, идущий на побитие рекорда.
– Ванька... умираю...
– Не умрешь.
– Умру. Помолчали.
–Я дверь ломать не буду, – твердо заявил Иван Иванович. – У меня и так неприятности: сценарий украли.
– Иди ты... со своим сценарием, – глухо заскулил Ужов. – Другой напишешь. У тебя почти на глазах друг умирает, вот это – неприятности...
Ужов чихнул и затих.
– Филимон! Тишина.
– Филимон!!!! – в паническом испуге заорал Иван Иванович.
– Ааа
– Как тебе помочь?
– Спустись на первый этаж, третья квартира. Спроси Витьку-слесаря. Скажи: Филька умирает. Он
– хороший мужик, поймет
Иван Иванович спустился вниз и позвонил в квартиру № 3. За дверью зашлепали шаги и раздраженный женский голос спросил:
– Чего надо?
– Можно Виктора, слесаря? – вежливо обратился Иван Иванович к дверной клеенчатой обивке.
– Нету его. Во дворе посмотрите. Иван Иванович вышел во двор.
– Идет, – сказала старушка, завидев Ивана Ивановича.
– Вы не подскажете, где найти слесаря Виктора?
– обратился к ним Иван Иванович.
Старушки сдвинулись теснее, крепко сомкнули полые свои рты и стали глядеть куда-то вдаль. По выражению их глаз было понятно, что в дали они наблюдают что-то крайне возмутительное.
