От лирических исповедей и патетических монологов переходил к всестороннему изображению жизни. Большой юношеский опыт очень помог ему для раскрытия внутреннего мира современного человека.
Глава III
СТИХИ «СМЕРТЬ ПОЭТА» ПОШЛИ ХОДИТЬ ПО РУСИ
Конец марта. Ростепель. Ухабы. Посеревшая, вся в рытвинах дорога. За окном дилижанса мелькают полосатые версты. И все тот же путь. Но год назад Лермонтов ехал в отпуск. Теперь - в ссылку.
Кругом расстилались почерневшие весенние поля. Вдоль дороги вытянулись в ряд покосившиеся избы. Ударяя кнутом лошаденку, спешил свернуть с дороги встречный мужик.
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца, -
писал когда-то Пушкин. Лермонтов с детства привык ждать его новых стихов; с трепетом открывал он каждую новую книгу журнала, только что вышедший альманах… Но теперь больше нечего ждать:
Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять…
Спасская Полесть, Хотилов, Вышний Волочок - все тот же путь, которым полвека назад ехал из Петербурга в Москву Радищев. Все те же убогие хижины, все та же даль.
Глядя в окно на однообразные равнины, на унылые картины печальных русских деревень, под протяжную песню ямщика, невольно вспоминал Лермонтов дорогих поэтов-изгнанников. И он сам едет все по тому же проторенному пути: по пути в ссылку!
Версты бегут… Проехали Всехсвятское, вдали показалась Москва. Белеют столпы Тверской заставы. Поднимается шлагбаум, тройка останавливается. Ямщик соскакивает с облучка и подвязывает колокольчик. Унтер читает подорожную: «Из Санкт-Петербурга Нижегородского драгунского полка прапорщик Лермонтов… в Тифлис».
Прошло два месяца, с тех пор как умер Пушкин.
Гений погиб от руки ничтожества. Безликому ничтожеству были открыты все пути. «…На ловлю денег и чинов»* явился в Россию убийца Пушкина Дантес:
[* Вариант. Вместо «На ловлю счастья и чинов».]
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!…
Подобных «беглецов» в России были сотни.
«Беглым солдатом» «австрийских пудренных дружин» был и отец вице-канцлера министра иностранных дел графа Нессельроде. Из салона Нессельроде расползалась клевета, отравлявшая последние годы жизни великого русского поэта.
Обращаясь к ничтожным, но всесильным проходимцам, к беспринципным интриганам и авантюристам, Лермонтов писал:
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!…
Но поэт клеймил позором не только бездарных пролаз, оттеснявших умы и таланты, но осуждал и самый строй, который давал возможность расцветать ничтожеству и гибнуть великому:
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда - всё молчи!…
Судом потомства грозил наследник Пушкина безнаказанным при жизни палачам свободы и гения.
Есть грозный суд: он ждет…
А. С. Пушкин.
Портрет работы художника О. Кипренского. 1827.
«Смерть Поэта». Справа - голова начальника штаба жандармского корпуса А. В. Дубельта. Автограф М. Ю. Лермонтова.
Но для убийцы Лермонтову казалось этого мало. Для убийцы он требовал казни и с негодованием восклицал: «Отмщенье, государь, отмще-нье!» [12] Такое непосредственное обращение к царю, да еще в столь требовательной интонации, выраженной именительным падежом, возмутило Бенкендорфа, и он писал в докладной записке Николаю I: «Вступление к этому сочинению дерзко, а конец - бесстыдное вольнодумство более чем преступное».
С. А. Раевский. Акварель М. Ю. Лермонтова. 1835 - 1837.
Когда Пушкин умирал, к его дому со всех концов Петербурга стекались толпы людей разного возраста и общественного положения. Пришел народ. Стихи Лермонтова были голосом народа. Нигде не напечатанные, они пошли ходить в списках по Руси.
Распространять стихи Лермонтова начал его друг Святослав Раевский. Через журналиста Краевского, своего университетского товарища, он передал их друзьям Пушкина - Жуковскому и Вяземскому. Стихи полетели в Москву, Тригорское, попали за границу. Друг Пушкина Александр Иванович Тургенев отправил их в письме к брату-декабристу Николаю Тургеневу. Друзья Пушкина стали друзьями Лермонтова.
Весной 1837 года Москва была уже не та, какой оставил ее Лермонтов в дни юности. В прошлый раз поэт не успел оглядеться. Теперь на него повеяло каким-то новым духом…
Закончилось первое, самое страшное десятилетие николаевского царствования. Первый год нового десятилетия этого царствования был богат событиями. Нашумела постановка гоголевского «Ревизора», появилось в «Телескопе» «Философическое письмо» Чаадаева. Все завершилось гибелью великого русского поэта.
Но рядом с именем Пушкина уже стояло имя нового гения: Гоголя. Как некогда Пушкина, Гоголя особенно полюбила передовая московская молодежь. Московские студенты пришли от него в восхищение и первые распространили в Москве громкую молву о нем. Бывший московский студент, молодой критик Белинский, на страницах московского журнала «Телескоп», еще при жизни Пушкина, провозгласил Гоголя главой русских поэтов.
После «Ревизора» слава Гоголя возросла. Экземпляры его комедии, полученные в Москве (всего 25 книг), «перечитаны, зачитаны, выучены, превратились в пословицы», - писала московская газета «Молва». А имена действующих лиц на следующий же день после представления стали нарицательными, как имена героев «Недоросля» и «Горе от ума»: «Хлестаковы, Анны Андреевны, Марьи Антоновны, городничие, Земляники, Тяпкины-Ляпкины пошли под руку с Фамусовым, Молчалиным, Чацким, Простаковыми. Они, эти господа и госпожи, гуляют по Тверскому бульвару, в парке, по городу, и везде, везде, где есть десяток народу, между ними наверное один выходил из комедии Гоголя. Отчего же это? Кто вдвинул это создание в жизнь действительную?… Кто? Это сделали два великие, два первые деятеля: талант автора и современность произведения», - писал анонимно критик в «Молве».
«Философическое письмо» Чаадаева Герцен сравнил с выстрелом, раздавшимся в темную ночь.
На основе современной действительности Чаадаев сделал пессимистический вывод, что у России нет ни прошедшего, ни будущего. Давний друг Чаадаева, Пушкин соглашался с его мрачной оценкой современного состояния России, но решительно возражал против чаадаевского утверждения, что у России нет прошлого.
Николай I объявил Чаадаева сумасшедшим и подверг домашнему аресту. В ответ в своей «Апологии сумасшедшего» Чаадаев писал о любви к России, но заявлял, что «не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами…».
«Апология сумасшедшего» быстро распространилась в списках. В течение зимы в Москве не было дома, где бы не обсуждали «чаадаевскую историю».
Смерть Пушкина на время заставила смолкнуть все остальные разговоры. После шума и споров минувшего года стало сразу как-то особенно тихо. Не выдержав травли, начавшейся после постановки «Ревизора», Гоголь уехал за границу. «Телескоп» закрыт, его издатель Надеждин сослан, объявлен
