Я отметил, что сегодня очень бросается в глаза тенденция, распространенная среди некоторых молодых людей (младоконсерваторов, "Молодой Пруссии", молодых военных и инженеров) — видеть в союзе с Россией будущее спасение Германии. Гитлеру было явно неприятно об этом слышать. "Я знаю, что вы имеете в виду, — сказал он, — эту болтовню о "прусском социализме" и все такое прочее. Все это, наверное, очень занятно для наших генералов, ни аза не смыслящих в военно-политической игре. Если военный союз с большевиками чем-то для них удобен — они тут же перестают признавать себя капиталистами и даже обнаруживают что-то вроде антикапиталистического задора. Их идеи половинчаты, под своим "прусским социализмом" они подразумевают некий казарменный порядок в экономической и частной жизни. Но на деле все обстоит вовсе не так просто. Так же и с инженерами, которые так любят строить планы. Здесь тоже все не так просто, они едва ли ограничатся обменом инженерно-технических разработок на сырье. Впрочем, там, в инженерном руководстве, собрались одни недоучки. Собрались и решили вести себя как национал-социалисты. Что за идиотизм — думать, будто буржуазно-демократическая Германия в состоянии колонизировать Россию!"
"Нет, — продолжал он, — все эти идеи о транснациональном трудовом государстве с едиными нормами выработки и единой промышленной территорией могли возникнуть только в бестолковых головах господ литераторов, потерявших чутье и проникшихся космополитизмом. Все это болезненные проявления, они фальшивы и опасны для общества, ибо вредят делу национал-социализма. Что до меня, то я, очевидно, не стану уклоняться от союза с Россией. Этот союз — главный козырь, который я приберегу до конца игры. Возможно, это будет самая решающая игра в моей жизни. Но нельзя начинать ее преждевременно, и ни в коем случае нельзя позволять всяким писакам болтать на эту тему. Однако, если я достигну своих целей на Западе — я круто изменю свой курс и нападу на Россию. Никто не сможет удержать меня от этого. Что за святая простота — полагать, что мы будем двигаться все прямо и прямо, никуда не сворачивая! Наш фронт все время будет перемещаться, и это касается не только военных. Но мы всегда останемся верны нашей концепции: видеть в большевизме своего смертельного врага. Мы продолжим дело наших армий, начатое в мировую войну и прерванное перемирием 1918-го. Задача разбить вдребезги грозную массу панславянской империи все еще остается в силе. Давление этой массы не даст Германии подняться. Не забывайте, что славянский Восток плодовитее всей остальной Европы. Нам предстоит лицом к лицу встретиться с бедой, которая грозит опустошить всю Европу. Нам не удастся избежать конфликта между расовым мышлением немцев и массовым мышлением славян. Здесь замешано вечное соперничество, которое невозможно преодолеть никакими общими политическими интересами. Здесь речь идет о господстве германского расового сознания над массой, вечно обреченной на служение и покорность. Только нам дано превратить континент в единое пространство, где будем повелевать мы и только мы, безо всяких соглашений с Москвой. И мы примем бремя этой борьбы на свои плечи. Она откроет нам двери к долгому господству над миром. Конечно, это не помешает нам пройти определенный участок пути рука об руку с Россией — постольку, поскольку это полезно для нас. Но мы пойдем на это только в том случае, если это поможет нам как можно быстрее добраться до нашей истинной цели".
"Мы обязаны истреблять народы"
Такова ли была русская программа Гитлера на самом деле? В то время мне еще не приходило в голову, что Гитлер, быть может, вовсе не имеет никаких определенных политических целей, а всего лишь использует благоприятные обстоятельства и готов отбросить все, что еще вчера уверенно защищал, ради наращивания собственной власти. Очевидно, все, что он говорил о России, было обыкновенной импровизацией — лишь бы что-то сказать, лишь бы подчеркнуть собственную значимость. Гитлер всегда остается актером. Все, что ему говорят, он схватывает налету — и знает, где и когда повторить услышанное, чтобы окружающие восприняли это как давнюю и заветную мысль своего фюрера. Очень может быть, что посетитель, которого Гитлер принимал после меня, услышал от него прямо противоположные речи и тоже посчитал их результатом глубокого анализа политической ситуации. Политика Гитлера не считается ни с чем, кроме обстоятельств; с невероятной легкостью он выбрасывает за борт то, что еще вчера считалось основой основ. Здесь явно проявляется наследие прежних времен, когда Гитлер был платным политическим агентом. Агент использует любую возможность заработать: сегодня он кокетничает с марксистами, а завтра ему уже платят монархисты. Эта политическая профессия характеризуется двумя чертами: феноменальной лживостью и обезоруживающе наивным беспамятством в отношении собственных слов и обещаний. Причем такое беспамятство редко бывает злонамеренным. Множество национал-социалистических лидеров, подобно истеричным барышням, не способны помнить о том, о чем они не хотят помнить. Мне — и, я полагаю, всем, кто имел дело с Гитлером, — часто случалось, сославшись на его предыдущие слова, получать в ответ его удивленный взгляд или даже гневную отповедь: что вы, ничего подобного я не говорил.
Только люди, с легкостью совершающие подобные кульбиты, в состоянии проводить рискованную политику радикальной смены фронтов. Их пример заразителен: многие принципиальные политики, общаясь с ними, превращаются в циничных авантюристов, легко отказывающихся от собственного прошлого ради сохранения власти.
В вышеприведенной беседе о внешнеполитических целях Гитлер проронил одно слово, которое особо достойно упоминания. Гитлер еще раз остановился на опасном положении немецкого народа, который будто бы перемешан со слишком большим (в процентном отношении) количеством славян. По его мнению, это может необратимым образом изменить национальный характер немцев. "В наших венах и без того много славянской крови. Не приходилось ли вам замечать, — обратился он ко мне, — как много людей, облеченных властью в сегодняшней Германии, имеют славянские фамилии? Один человек, специально занимавшийся этим вопросом, сказал мне, что пятьдесят лет назад все было иначе. Я полагаю, он прежде всего имел в виду прусские судебные власти и прочих людей того же круга. Еще он обратил мое внимание на то, что среди уголовных преступников заметен несоразмерно высокий процент лиц славянской национальности. Какие выводы можно из этого сделать? Выводы о том, что асоциальное, неполноценное меньшинство упорно рвется в руководящие слои общества. В этом заключается наибольшая опасность для немецкого народа. Он теряет свой характер, инородцы присваивают себе даже его язык. В целом наш народ еще сохраняет германскую сущность, но в Германии он уже живет как не у себя дома. И настоящий немец — презренный чужак среди собственного народа: славяне добились того, чего в свое время не добились евреи".
