Наши летчики помогают нам представить себе машину, на которой летит тройка смельчаков, - это одномоторный АНТ-25 с полетным весом около одиннадцати тонн. Самолет побывал в 1936 году на Международной авиационной выставке в Париже, после того как Чкалов, Байдуков и Беляков совершили на нем блестящий беспосадочный перелет по маршруту Москва - остров Удд, покрыв 9374 километра за 56 часов 20 минут. Трудным был этот полет. Но и сейчас им не легче.
Встреча с циклоном над Баренцевым морем. Слепой полет в облаках. Обледенение. Во что бы то ни стало нужно пробиться наверх к солнцу! И они пробиваются! Идут к полюсу относительной недоступности и проходят над ним. И снова на пути встает циклон. Три часа длится схватка с ним, снова слепой полет, снова обледенение и опять солнце! Третий циклон - на этот раз его обходят.
63 часа 25 минут в воздухе. Пройдено свыше десяти тысяч километров. И наконец - посадка близ Портленда, на американской земле. Воздушный путь из Москвы в США через Северный полюс проложен!
Радиомаяк давно выключен. Прекращаем наблюдение на волнах самолета. Некоторое время мы с Богдановым молча смотрим друг на друга: ощущаем величие совершившегося подвига, но словами эти чувства выразить трудно. Просто крепко жмем друг другу руки, и почти одновременно у обоих вырывается: «Молодцы!».
Мы жалеем, что Чкалов не прошел над Рудольфом. Обидно, что и район дрейфующей станции в момент его пролета был закрыт сплошной облачностью: Чкалов не видел станцию и папанинцы не видели самолета. Их надежда, что Чкалов сбросит газеты и письма из дому, - не сбылась. Но они слышали мотор чкаловского самолета, а в их ледовом одиночестве и это уже немало…
* * *
К Рудольфу подходит ледокол «Садко» с грузами для базы. На нем возвращаются Мазурук и Аккуратов со своим многострадальным У-2, вылетевшие несколько дней назад с базы на ледовую разведку для «Садко».
Объявляется аврал - начинается выгрузка. Получаем почту, и на следующий день организуем для папанинцев передачи по радиотелефону материалов из газет, доставленных ледоколом. Пользуемся для этого двадцативаттным средневолновым передатчиком, который на дрейфующей станции слышен хорошо.
Через три дня «Садко» берет курс на юг. На нем уплывают наши диковатые друзья - заметно повзрослевшие за это время Мишка и Машка. Путь им предстоит далекий - в московский зоопарк. Трогательная сцена прощания неожиданно принимает бурный характер: медвежата не хотят добровольно покидать остров, который не без оснований считают родным домом…
И снова продолжается размеренная жизнь. Каждый занят своей работой и поглощен ею. Но рядом с мыслями о работе, о Большой Земле, о родных и близких людях у каждого постоянная мысль о папанинцах. Не было случая, чтобы сменившегося с вахты радиста не забросали вопросами: что нового на льдине, как там наши, какое у них настроение, как здоровье, погода, как ведет себя льдина? «Болеют» за них все обитатели Рудольфа во главе с Яковом Соломоновичем Либиным и экипаж дежурного самолета вместе со своим командиром. Мы рассказываем товарищам все, что знаем сами, надеясь, что история простит нам нарушение тайны служебной переписки. Далеко не всегда наша информация их успокаивает: очень трудна жизнь на льдине.
Полярное лето. Бурное таяние снега и льда. На льдине озеро: толстый слой надледной воды. Сырость везде: и на «улице», и в жилой палатке. Одежда часто мокра насквозь, спальные мешки - тоже. Сушиться негде. Последствия сырости - ревматические боли в суставах.
Вода подступает к складам с имуществом и продовольствием. Тонны груза переносят на новое, относительно сухое, место четыре человека: многочисленных добровольных помощников уже нет - воздушная экспедиция улетела.
А научная работа идет своим чередом. Гидрологические станции на больших глубинах. Лебедку, выбирающую трос, крутят по двое. Каждая пара выбирает триста метров троса (больше нельзя, нужно экономить силы!) и уступает место другой. И так четыре изнуряющих часа, чтобы выбрать трос с глубины 4000 метров.
Метеонаблюдения, магнитные и гравитационные измерения, регистрация скорости дрейфа, астрономические определения… И почти все это - при любой погоде, в сырой одежде, опухшими от воды и холода руками.
Ремонт приборов и хозяйственного инвентаря - тоже непростое в таких условиях дело.
А нужно ведь еще и обработать результаты научных наблюдений. Нужно приготовить пищу: это тоже требует немало времени. А когда закончен долгий - часов в шестнадцать - семнадцать - рабочий день, надо найти время, чтобы ответить на многочисленные приветственные телеграммы, написать корреспонденции в газеты, а перед тем, как окончательно сморит сон, обязательно послушать последние известия…
Беспокоит нас всех и то, что сейчас, в разгар арктического лета, дежурный самолет ее сможет совершить посадку у папанинцев, даже если это вдруг окажется совершенно необходимым, - раскис их аэродром, кругом озера надледной воды.
Какое же у них настроение, у папанинцев?
Два барометра их настроения имеется у нас на Рудольфе.
Их переписка, которая сейчас, летом, вся проходит через нас. Научные отчеты о проделанной работе. (Немногословны, суховаты - специальная терминология, в них нет места эмоциям). Корреспонденции в газеты. (Здесь появляются эмоции, но нет, естественно, жалоб на трудности быта и работы, есть уверенность в благополучном исходе экспедиции). Телеграммы родным и близким людям. (Проникнуты неизмеримой любовью и заботой о них. Вроде бы даже так получается, что папанинцы находятся в Москве, а их близкие, о которых нужно тревожиться и заботиться, - на дрейфующей льдине. Ни намека на трудности - как в телеграммах из санатория на южном берегу Крыма.)
Второй же барометр настроения - Кренкель. Он неофициально держит нас, радистов, людей одной с ним профессии, в курсе многих событий на льдине. Делает это очень лаконично - он по-прежнему противник беспредметного «радиотрепа», - но разве можно отказать друзьям в коротком репортаже из центра Арктики?
На дрейфующей станции интенсивное таяние снега и льда, идут дожди. Передвигаться трудно. Каждый шаг поднимает фонтаны брызг. «Мы работаем,-говорит Кренкель,-с тайной надеждой, что вода не подымется выше пояса».
«Давно перестали узнавать друг друга в лицо»,-сообщает Эрнст Теодорович, и мы понимаем, что это - следствие отсутствия бани и «умывания» снегом.
Папанинский спирт для технических нужд остался на базе - забыли. Наш врач, узнав, что четверка обожгла руки ледяной водой, рекомендует обтирание мыльным спиртом. Кренкель комментирует телеграмму врача: «К сожалению, всякий спирт, даже мыльный, будучи обнаружен на льдине, пойдет для заготовки впрок в научных целях плавающего под нами планктона».
