Ознакомительная версия.
По-видимому, это ситуация очень занимала Трубецкого, и он пытался ослабить ее действие путем публичного обсуждения.
Недаром Трубецкому принадлежит работа о психологической роли национальной принадлежности в науке. Много раз по разным случаям выступая ярым противником антисемитизма, Трубецкой все-таки отмечает присущую еврейским ученым склонность к внешнему блеску в ущерб глубине и самоотдаче, которыми отличаются, по его мнению, ученые «евразийского», а иногда Трубецкой и проговаривается, «славянского» или «русского» типа. Впрочем, эти декларации Трубецкого очень непоследовательны и снабжены множеством растворяющих их яд оговорок. Тем не менее эта работа Трубецкого является примером попытки выяснения отношений русских и еврейских элементов в научном мире.
В России тем временем события развивались своим чередом. Творческая идеология Якобсона и Трубецкого, «формализм», совершенно утратила свой первоначальный смысл и в устах партийных «начальников» искусств стала просто популярным ругательством, подобным тем, что привычно россиянам видеть написанными на заборах, и столь же далеким от первородного смысла. Шостакович в 60-е годы отмечал, что «в формализме можно было обвинить кого угодно, так как никто не знал, что это такое…» Его самого, как и Прокофьева и Маяковского, в 1946 г. шельмовали как формалиста без всякой связи с первоначальным смыслом этого слова. Но обвиненный уже не имел права отстаивать свою правоту, по правилам игры он обязан был только каяться и обещать искупить свою вину честным трудом в рамках социалистического реализма. Благо и эти рамки никак определены не были. Отметим, что и сами основоположники формализма были прочно забыты, как забыт был и Роман Якобсон. Забыли и то, что «формализм» имел русские корни, и полное имя этого порока значилось как «западноевропейский формализм». Начисто была забыта и верность формализма пролетарской «революции», и он получил позорный ярлык «буржуазного». Только благодаря этому забвению и разрешили фамилию Якобсон скандировать всем классом при изучении стиха Маяковского. При этом, конечно, он назывался одним из полудетских увлечений Маяковского; слово «американский» в таком объяснении исчезало начисто.
Грамматический анализ поэтики творчества был только одной гранью творчества ученого. Другая грань заключалась в структуризации и наглядном геометрическом и логическом представлении грамматических конструкций различных языков, в частности восьми падежей русского языка – этого проклятия изучающих русский язык иностранцев (родительный и предложный падежи разбивались на две разновидности). Отсюда лишь один короткий шаг был до математической лингвистики – правда, этот шаг должен был быть сделан математиками. К последним Якобсон никак не принадлежал, но тем не менее, все они щедро ссылались на него. Полны ссылок на Якобсона и работы структуральных лингвистов, хотя он не был и, строго говоря, родоначальником этого направления в линвистике – оно было начато еще до первой мировой войны чешскими учеными.
Даже краткое пребывание Якобсона в Скандинавии в 1940 году не прошло бесследным и отозвалось в 50-х годах расцветом исследований детской речи.
Анализ древних литературных памятников, на первый взгляд, кажется очень далеким от футуристической поэзии, между тем он был важной гранью творческого облика Якобсона. Вечная тема авторства «Слова о полку Игореве» не обошлась без мощного вклада Якобсона, который стал одним из столпов сторонников подлинности древнего памятника. Ему и его многочисленным последователям принадлежат остроумные объяснения попадания в исходный текст «Слова» слов и речений более поздних эпох.
В отношении к советскому правительству Якобсон всегда был сдержан, никогда не впадая в антисоветскую ярость, даже когда жизнь давала для этого более чем веские основания. Причина этого лежала, с одной стороны, быть может, в западном интеллигентском чистоплюйстве с его стремлением игнорировать все, что не нравится. С другой стороны, здесь, вероятно, была и доля верности романтическим идеалам юности с революционными желтыми кофтами на знамени. В то же время, он первый, еще в середине 50-х получил про пуск В Москву И активно использовал его для наведения-мостов через железный занавес. К чему это в конце концов привело – нет нужды напоминать.
Якобсон всю жизнь прожил в ребячестве, решительно отметая попытки призвать его к взрослости. Он умер в 1982 г. в Кембридже, Массачусеттс, где прожил большую часть жизни, больше чем в любом другом месте. Там он и похоронен на кладбище, его могила снабжена очень краткой, но достойной эпитафией по-английски: «Роман Якобсон, русский лингвист».
Преподобный отец князь Деметриус Галлицин
...
Если божьи заповеди, ужасы смерти и ада недостаточны для того, чтобы устрашить жертвы от гибельного пути, как можно ожидать, что законы человеческого общества произведут благоприятные результаты?
Деметриус Галлицин
Вообще-то Голицыны – фамилия на Руси известная, они ведут свой род от литовского Великого князя Гедимина. Голицыны нередко возникали в самых разных качествах, то генерал-адмиралом, то физиком-академиком (кстати первым популяризатором науки – еще в пушкинском «Современнике» успел опубликоваться 1), то хоровым дирижером. При отроке Петре Первом Голицын фактически правил Россией. А кое-кто из Голицыных даже наладил в смутное время в русские цари. Однако Романовых Голицыны обойти не сумели, претендент на престол был сослан в Литву, а по возвращении из ссылки убит в Гродно при загадочных обстоятельствах. Но это не самая удивительная судьба представителя рода Голицыных. А мы здесь расскажем о самой-самой.
И сам-то он самый настоящий князь Голицын. Но орфография фамилии странная. Что же удивительного? Это единственный русский по происхождению, но тем не менее американский священнослужитель, которого мы отыскали в «Гролиере». 20-летняя графиня-немка Адель Амалия фон Шметан вышла замуж за блестящего (хотя и русского!) князя Дмитрия Голицына в 1768 г. Супруги жили в Париже и Турине, посещали другие европейские столицы – Европа еще не покончила с феодальной раздробленностью, столиц было много, и повсюду кипела дипломатическая жизнь.
В 1770 г. рождение Дмитрия, своего сына, благословило Дмитрия Голицына в столице Голландии Гааге, где он был Чрезвычайным и Полномочным послом Русского Императорского двора. Немалый пост (колониальная Голландия в раздробленной Европе смотрелась иначе, чем сейчас!) вполне соответствовал княжескому титулу Голицына, т. е. должность была ему, как говорили в те времена, «вместна».
Ознакомительная версия.
