Откуда-то из сумеречной зоны моей памяти всплывают строчки стихотворения:
Ты не поверишь
А ты не поверишь, но ангелы тоже с работы
приходят под вечер, порою изрядно устав.
И их утомляют любые мирские заботы – попробуй
быть бодрым, веселым, весь день отлетав…
А ты не поверишь, но ангелы крылья снимают,
идут (ну, наверно, куда?) прямиком сразу в душ,
Пылинки и грязь аккуратно мочалкой смывают,
пытаясь (напрасно) отчистить усталость из душ…
А ты не поверишь, но ангелы, чайник поставив,
садятся на кухне и молча глядят за окно.
И думают – утром проснутся и, крылья расправив,
пойдут-полетят на работу свою все равно…
А ты не поверишь, но ангелы плачут ночами,
припомнив какую-то (детскую? взрослую?) смерть.
И столько в слезах этих боли, горючей печали
о том, что помочь не смогли, не успев прилететь…
Наверно, когда-то я где-то прочитала или услышала эти стихи. И запомнила их, а может быть, даже записала в каком-нибудь своем тайном детском дневнике с замочком и наклеенными сердечками и бабочками. И мое маленькое сердечко билось, а в глазах становилось горячо, когда я представляла себе незаметного и доброго ангела, который плакал о чьей-то нелепой смерти… Почему сейчас эти стихи вызывают у меня только усмешку? И откуда внутри меня столько ядовитой горечи, которую я чувствую даже во вкусе своей слюны?
Я говорила, что под гипнозом камеры на площадке могу сделать все, даже заплакать. Это ложь. Плачут только розовые девочки-нимфетки, которых привезли из их маленьких городов и поселков. Они плачут оттого, что нужно улыбаться пять или шесть часов без перерыва. Они плачут, когда на них кто-то начинает орать на площадке: «Куда ты поперлась, тупая сука?! Встань на место, корова, и раздвинь ноги пошире!» Это нормальная реакция любого живого существа на процесс дрессировки. Я давно не плачу, даже когда мне жалко НЕ СЕБЯ. Я бы хотела уткнуться в чье-то плечо и выплакать всю горечь, которая плещется во мне, как густая нефть. Но я не могу.
Как будто подслушав мои мысли, визажист перед следующим сетом просит меня прикрыть глаза и берет в руки пинцет. Через несколько секунд две холодные прозрачные капли сверкают в уголках глаз.
– Можно открывать, – говорит визажист.
Я открываю глаза и смотрю в зеркало. Две капли застыли в уголках глаз.
– Это стразы! – с удовольствием от хорошо сделанной работы комментирует визажист. – По-моему, очаровательно!
Действительно очаровательно! Стразы вместо слез… Почему мне раньше это в голову не пришло?! Как все просто в этом мире нефтяного диснейленда!
Нанесем визит в сказочную страну, куда жители диснейленда тащат свои тела, устав от «невыносимой легкости» собственного бытия. Мое путешествие в эту страну происходит в салоне арендованного частного самолета, осуществляющего рейс Москва–Женева, в компании Александра, неразлучных, как я поняла, Жени, Игоря и Димы, а также пяти девушек разного возраста, знакомых мне по многочисленным кастингам, съемкам и тем «присутственным местам», где я регулярно бываю с Викторией.
Такие перелеты чартерным рейсом проходят по стандартному сценарию. Привычный спектакль, где компания малознакомых и совершенно разных людей пытается делать вид, что всем весело и интересно, и заполняет томительные перерывы между едой и выпивкой развязными шутками, подколами и фразами, сказанными невпопад.
Если наблюдать за происходящим в комфортабельном кожаном салоне дорогого самолета, может показаться, что в ночное зимнее небо подняли один из залов ресторана «Аист» с посетителями, креслами, черной икрой, дорогим шампанским, официантами и всей той изобильной какофонией, которая сопровождает тамошние посиделки.
Впрочем, я соврала. Кое о чем все-таки нельзя не сказать. Да это обстоятельство и само бросается в глаза: в освещенном нежным светом кожаном брюхе самолета нет моей подруги Виктории Дольче! И еще один момент. В тот день, когда Женя приезжает ко мне, чтобы взять у меня загранпаспорт, он мягким и веселым голосом говорит мне, что лучше не распространяться о том, где я проведу зимние каникулы.
– Особенно это касается Виктории, – доверительно сообщает он. И из этой доверительной интонации я делаю вывод, что присутствие Виктории на празднике жизни не предполагается. И я не знаю, хорошо это для меня или плохо. Пока я не знаю, как к этому относиться.
В остальном – все как обычно. Ржач и жрач – так я называю этот процесс. Процесс, в котором и я участвую в меру своих скромных сил и способностей. Впрочем, несмотря на все мои старания, мне есть чем выделиться. Мои простенькие джинсы за сто долларов и черная водолазка «под горло» выглядят почти вызывающе на фоне шубного ряда из шиншилл, соболей и рысей, принадлежащего входящим в компанию девушкам. Сезонная миграция московской золотой тусовки происходит по тому же принципу «годового говнооборота», что и переезды французского королевского двора из замка в замок. Весной все засиживают диваны дорогих клубов и ресторанов, не забывая в перерывах между приемами пищи и развеселыми вечеринками заниматься волшебным превращением денег в золу и опять в деньги. Летом народ перебирается на яхты и виллы в районе Лазурного Берега. А наименее состоятельные и оттого более склонные к экстриму и эпатажу граждане диснейленда едут на острова – кормить экзотических паразитов и употреблять легкие наркотики. А также практиковать какие-нибудь необычные занятия, которыми можно будет осенью хвастаться перед более состоятельными собратьями. Осенью, оставив насиженные шезлонги, граждане диснейленда снова возвращаются в Москву. Осень – хорошее время для того, чтобы избавиться от привезенных из дальних стран паразитов и обсудить предстоящие планы. Осень вообще лучше весны. Не так ломает. От недавно закончившегося лета еще осталось ощущение приятной усталости, а впереди уже сверкают бриллиантами и стразами, сверкают золотом шляпок на бутылках дорогого шампанского – ЗИМНИЕ КАНИКУЛЫ с обязательным большим сбором в Куршевеле.
Куршевель – это самый любимый «замок» московской золотой тусовки, засирающей его своим присутствием. Это – зимняя столица России, куда перетекают на веселое время зимних праздников Богатство и Красота.
Дорога из Швейцарии во Францию запоминается мне только тем, что я по-прежнему не представляю, зачем еду сюда и какая сила тянет меня в эту непонятную и довольно опасную сказку. Я ловлю себя на мысли, что как дура начинаю с волнением ждать каких-то удивительных и волшебных событий. Это предвкушение приближающейся таинственной новогодней ночи. Забытое. Детское. Стыдное. И такое манящее и захватывающее…