Чудовищные сцены проносились в моем воображении: истосковавшаяся за полтора десятка лет в тюрьмах и лагерях по мужской ласке женщина в объятиях своего сына...
Открыть ему эту тайну — значит неминуемо обречь его на тяжкое и неизлечимое безумие. Нет, нужна спасительная ложь! И на ум приходят строки знаменитого «Белого покрывала» Шандора Петефи.
Мне, действительно, ничего не «виделось» в направлении его матери, лишь кошмарная явь свершившегося. И я решился на обман, ища поддержку в поэме Петефи.
Кратко сюжет ее таков. Накануне казни сына мать приходит к нему на последнее свидание и обещает, что в то его роковое утро она предпримет попытку добиться у короля-деспота отмены казни. Любой ценой, даже потерей женского достоинства... И пусть он завтра утром, когда его поведут на казнь, взглянет на балкон своего дома, где она будет стоять.
Если она будет в черной траурной накидке — что ж, значит, ничего нельзя изменить, «...Знай, неизбежна смерть твоя». А если она выйдет на балкон в белом покрывале, значит, тиран смилостивился, и в последнюю минуту казнь отменят.
Утром его выводят в последний путь. Толпа пылко приветствует мученика, но он неотрывно смотрит вдаль, где вскоре должна появиться мать — со знаком жизни или смерти.
И когда процессия поравнялась с домом графини, он увидел ее, спокойную и полную величия и гордости, в белом покрывале... И сердце его ликует от счастья! Его выводят на плаху... Поэма заканчивается так:
Он даже в петле улыбался...
О, ложь святая! Так могла
Солгать лишь мать, полна боязни,
Чтоб сын не дрогнул перед казнью!
Я собрал свою волю, стараясь ничем не выдать себя, и сказал ему:
— Вы должны верить мне и прислушаться к моим словам и совету. Ваша добрая знакомая вышла замуж за иностранца и сейчас за пределами России. У нее есть ребенок, но не от вас. Забудьте ее... У вас нет негатива этой фотографии? Нет, ну и отлично. Я оставлю ее себе, разрешаете? Ну, как память о нашей встрече... Так что ваши тревоги напрасны, хоть я и понимаю вас.
Молодой человек долго колебался, пока согласился отдать мне фотографию. Я попросил его еще раз как-нибудь зайти ко мне, пока мои гастроли будут продолжаться в его городе.
Дней через пять он снова наведался ко мне в номер, и я с радостью отметил, что выглядит он на сей раз гораздо спокойней, тревожный лихорадочный блеск в глазах исчез.
Ты, Танюша, знаешь, что мой талисман — мое кольцо с трехкаратником — всегда при мне, но я возил с собой еще забавную фигурку эскимоса в национальном одеянии, вырезанную на кости, как-то в одну из поездок по Сибири подаренную мне в Магадане.
Я достал ее из шкатулки, перочинным ножиком поставил свои инициалы и вручил своему гостю.
Он горячо поблагодарил меня и ушел, как мне показалось, почти без груза недавних терзаний.
Глава 28
На сцене и в зале
Вообще из своих поездок на Восток в молодости Вольф Григорьевич, как мне думается, вынес очень много для себя. Я бы определила это так: Европа дала ему теоретическую подготовку в психологии, а Восток отшлифовал его практическую работу.
В путешествии по Индии он значительное время отдал наблюдению и ознакомлению с жизнью общин йогов. Именно они вдохновили его продолжать испытывать в сеансах каталепсии те задатки его психики, которые были обнаружены еще в раннем детстве. И, вернувшись в Европу, он сразу же провел в нескольких столицах показательные выступления. Потом был двадцатишестилетний перерыв: зрелищно эти опыты выглядели эффектно, но и тело, и душу изнуряли основательно. Да и страна не разрешала демонстрировать их на открытой сцене.
И только в декабре 1963 года Вольфу Григорьевичу было предложено провести один такой сеанс в Центральном Доме литераторов, так сказать, для избранной публики. Ибо в этом больше было научного интереса, чем зрелищного мастерства.
В зале присутствовало чуть более ста человек: медицинские работники и среди них директор Института мозга профессор Сергеев, ради которого Мессинг и согласился на демонстрацию каталептического состояния. Немало было журналистов.
Внешне это выглядело так: маститый хирург проводит сложнейшую показательную операцию для студентов-практикантов.
Предварительно согласовали важный момент сеанса: нужен врач-ассистент, который мог бы вернуть Мессинга из объятий Морфея в нормальное состояние. Сам он после такого огромного перерыва на собственные силы не надеялся. Да и было ему уже 64 года.
И в помощники пригласили врача-психиатра, молодую женщину, посвященную в «оперативный план» действий, на случай, если сам Мессинг не сможет вернуться в бодрствующее состояние.
Особых эффективных препаратов доктор Пахомова не имела. Всего лишь медицинский ширпотреб: кофеин, строфантин, кислород. Ну, еще она могла провести массаж на сердце, что тогда уже широко практиковалось.
Вольф Григорьевич вышел на сцену, по-восточному сложил руки на груди и низко поклонился. Сказал, что долгое отсутствие практики не дает ему уверенности в успехе, и заранее просил извинения.
Постояв несколько минут молча, он застыл на месте, словно погрузился в раздумье — минут 7-10 он так стоял. Было видно, что жизнь нормально пульсирует в нем.
Прошло 30-40 минут, и стало ясно, что стоящий на сцене уже отрешен от внешнего мира, будто перед вами скульптурное изваяние, мраморный двойник известного человека. Мессинг впал в оцепенение.
Врач проверила пульс, и объявила присутствующим, что таковой не прощупывается. Из зала вышли ее помощники и поставили друг против друга два стула спинками вовнутрь. Мужчины подняли безжизненное тело Мессинга и положили на две спинки стульев: пятками на одну, а на другую — затылком. Зрелище, надо сказать, не из приятных, но наука, как и искусство, требует жертв. Тело совершенно не провисало, словно уложили деревянную фигуру.
Самый грузный из мужчин, встав на приставной стул, сел на живот Мессинга. Тело и тогда не прогнулось. Тогда врач-психиатр вынула из пробирки с дезинфекционным раствором большую иглу и проколола мышцы шеи Мессинга насквозь.
Никакой реакции и ни капли крови.
Профессор Сергеев предложил кому-нибудь из присутствующих выйти на сцену и спросить что-либо у Мессинга.
Тогда как раз бушевали политические страсти из-за опасного противоборства с Китаем, и у Мессинга спросили, выльется ли накал в военные действия глобального масштаба. Несколько раз повторяли один и тот же вопрос, но ответа не последовало. Кто-то из присутствующих предложил попробовать получить ответ в письменном виде. Тогда положили на живот Мессингу альбом, в руку вложили ручку, и снова задали тот же вопрос. Мессинг рывком, как робот, поднял руку и на альбоме написал два слова: мир будет!
