Ознакомительная версия.
Спускаемся в просторный подвал. Тут полным– полно солдат, которые лежат на полу или деревянных нарах или сидя дремлют на стульях. Все они спят. Душный воздух наполнен храпом и хрипом. Полумрак. Только на другом конце помещения от керосиновой лампы исходит слабый свет. Он падает на длинный стол. На нем стоят полевые телефоны, разложены карты, за столом сидят офицеры.
Мы у цели, в подвальном помещении котельной школьного здания, где размещается штаб батальона. Рядом с командиром батальона командир инженерного подразделения. Во всех подробностях утвержден план ночной атаки, которая начнется через час. Атакующие подразделения должны преодолеть полосу городской застройки на глубину 300 метров до Волги. В ходе внезапной атаки, без– артподготовки, боевые группы должны продвинуться до реки. Остальные подразделения следуют за ними, они должны подавить сопротивление в городских кварталах, на территории заводов и между развалинами. За пехотой двигаются саперы, и еще до рассвета наш передний край должен быть у Волги. Таковы план и приказ…
Коренастый командир пехотного батальона, ему около сорока лет. Широкое лицо, поседевшие волосы, зачесанные назад. Он говорит с досадой человека, которого мучает судьба вверенных ему солдат. Численный состав его батальона? С учетом приданной роты он составляет 50 человек. Никакой замены, вот уже пять недель под огнем, немытые, вшивые и почти лишенные сна. Здесь любой может вычислить со статистической вероятностью, когда в него по меньшей мере попадет пуля, он будет убит или ранен. Однако если в него попадает осколок, а получить его несложно, то солдат, после перевязки, вновь возвращается в свою траншею, свой блиндаж. Лишь бы не бросать других на произвол судьбы!
Командир не разрешает даже своим подчиненным, которые находятся с ним в блиндаже, выходить в школьный двор. Именно так, при выходе во двор, был убит не один человек.
С артиллерийским наблюдателем-корректировщиком мы поднимаемся на второй этаж здания. Каменные стены стали «более рыхлыми» – с тех пор как два дня назад во двор упала бомба, – в стенах дома глубокие трещины. Добравшись до верха, мы подходим к одному из окон, с видом на восток и Волгу. Разрывы снарядов превратили оконный проем в огромную выщербленную дыру.
Перед нами, внизу вдоль реки, здания и длинные улицы, похожие на слоистый пирог. Тихо лежит под луной увенчанный острыми выступами, разрушенный город, слабый свет луны подчеркивает контуры. Атака будет проведена при лунном свете. В ходе наступления слабая видимость и прикрывающая атакующих темнота должны дополнять друг друга. Редкие выстрелы разрывают тишину. Впереди, сквозь развалины, видна серебристая при лунном свете гладь Волги. Затем вдруг звучит в пустоте джазовая музыка. Музыка прекращается внезапно, как и началась, и дальше звучит через Волгу на немецком языке требование о сдаче. Оно раздается торжественно, монотонно и с грубым иностранным акцентом. Эта агитация повторяется каждую ночь, как будто русские не знают, что самым страшным исходом, который может постигнуть наши части, является плен. И если у ужаса есть голос, то этот мрачный, хриплый тон вырывается будто из чудовища, которое научилось разговаривать. В конце требование о содействии по освобождению Германии, напоследок – походный марш при Хоэнфридберге[65].
Полночь – половина первого. Передовые подразделения уже должны начать наступление. Мы прислушиваемся к темноте внизу. Проходит несколько минут, нет ни единого выстрела. Продвинулись ли они вперед, никем не замеченными? Однако теперь в темноте раздаются первые выстрелы из винтовок. Заработал русский пулемет, он бьет длинными очередями, глухо, как барабанная дробь. Далеко впереди, непосредственно у береговых откосов, возникает зарево, которое мгновенно рассеивается в виде тысячи искр. Рядом с ним второе. Это сосредоточенные заряды, посредством которых штурмовые группы действуют против очагов сопротивления противника. Справа возникает короткая, моментально вновь гаснущая огненная струя наискосок. Сноп пламени из огнемета попадает в деревянный дом, сначала происходит только возгорание, а потом дом горит ярким пламенем. Однако тут вступают в бой минометы противника и ведут откровенный неподвижный заградительный огонь за позициями наших передовых частей. Слева, с фланга, пулемет стреляет трассирующими пулями. Противник обнаруживает штурмовые группы, ночной бой разгорается. Остальные подразделения под огнем укрываются в окопах.
В ходе ночной операции передовые подразделения потеряли 40 процентов личного состава. Если не считать частичного успеха на правом фланге, то они были отброшены на исходные позиции. Пехота вовсе не участвовала в атаке. Так Волга на этом участке и впредь остается недосягаемой. Вернувшись с рекогносцировки, командир не разговаривает, он словно окаменевший. Все будет продолжаться как и ранее, в ходе кровопролитных боев местного значения за овладение отдельными развалинами. Вскоре его старый батальон был полностью уничтожен. Требуется пополнение, прибывает замена, Сталинград жадно глотает людей.
Бои на фронте дивизии ослабевают. Мы отказались от попытки прорыва к берегу в лоб.
Вчера Флайсснер вернулся на автомобиле. Новые поршни он установил с помощью одного русского хиви[66] в мастерской под Калачом-на-Дону. Должно быть, это настоящий фокус, чтобы машина была на ходу и ни одна песчинка не попала в цилиндры. Они ремонтировали двигатель не в закрытом помещении, а во дворе рядом с большой дорогой, где двигались войска, поднимавшие пыль.
В Сталинграде, где идет война на истощение, была учреждена комендатура города, поспешно и с умыслом. Она повесила объявления, извещающие о запрете независимых квартирьеров[67]. И действительно, если подумать – в Сталинграде каждый доволен, если найдет убежище за разрушенными каменными стенами или в подвале! Другое предостережение гласит: «Появление в Сталинграде связано со смертельной опасностью». Солдаты иногда делают крюк, чтобы увидеть своими глазами эту надпись. Кому это удается, фотографирует ее. Однако у всего есть свои причины – и у предостережения о смерти в Сталинграде! Тыловые подразделения часто доходят в поисках дров и материалов для размещения командования на зимних квартирах вплоть до самого города. И наивные и легкомысленные люди несут потери.
Свободные дни перед началом нового наступления на старую часть Сталинграда я использую для поездки в свою старую 16-ю танковую дивизию. В ней уже нет однорукого генерала Хубе, он пошел «наверх». Теперь он командует танковым корпусом.
Ознакомительная версия.
