Гоголь закончил статью. Но образы Запорожской Сечи, богатырские подвиги казаков, их удалое разгулье, их свободолюбие влекли его с неудержимой силой.
В памяти возникали имена казацких гетманов и полковников, чьи подвиги воспевали слепые бандуристы-лирники. Гетман Остраница, подло обманутый польской шляхтой и сожженный в медном быке, Сагайдачный, Тарас Трясило, Дорошенко, Нечай — все это были могучие, несгибаемые рыцари, смело бившиеся за свободу родной земли, заслужившие благодарную память своего народа.
Полковник Данило Нечай не согласился с договором, заключенным с польскими панами, разгадал их коварные намерения. Он бежал с пира, устроенного по случаю соглашения, и продолжал смертельную борьбу. Сложил о нем народ звонкие песни, прославил его мужество и смелость:
Не вспив козак, та не вспив Нечай на коника пасты,
Як став ляхив, як став панкив, як снопики, класты.
Не вспив козак, не вспив Нечай на коника систы,
Як взяв ляшкйв, як став панкив, як капусту, сикты!
Перед Гоголем все нагляднее, осязаемее вставал образ такого героя, возникали картины привольной жизни Запорожской Сечи. Рождалась дивная героическая эпопея украинского народа «Тарас Бульба».
Гоголь не придерживался точной хронологии, не стремился дать в своей повести портрет какого-либо гетмана или исторического лица. Обращаясь к песням, летописям, книгам по истории Украины, он находил в них все новые и новые свидетельства народного героизма, славных подвигов вольнолюбивого казачества. Глубокое понимание исторического смысла борьбы казачества за национальную независимость, роли его в защите Украины и России от набегов крымских татар, турецких султанов, польских феодалов дало возможность писателю создать подлинно народное произведение, величественный исторический эпос.
Во весь исполинский рост вставала в повести могучая фигура Тараса. «Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, — писал о нем Гоголь, — когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников…»
Корысти, себялюбию, мелкости чувств окружающего его столичного круга писатель противопоставил высокое чувство преданности родине, закон товарищества, казацкой чести — защищать собратьев своих и не покидать их в беде.
В «Тарасе Бульбе» Гоголя привлекают не столько судьбы отдельных героев, сколько судьбы народных масс. Сцены привольной казацкой жизни в Сечи, казачьих походов и битв занимают поэтому в повести центральное место. Резкими, контрастными чертами рисует писатель две исторически сложившиеся национальные культуры — народную, демократическую культуру казачества и утонченную, аристократическую «культуру» польского шляхетства, заядлых феодалов.
Особенно наглядно подчеркнут этот контраст в обрисовке двух станов во время осады Дубно. Эффектному и богатому по своему одеянию и оружию польскому войску, в котором каждый больше всего стремится проявить свою собственную отвагу, выпятить свою собственную персону, Гоголь противопоставляет скромно обмундированное, но спаянное внутренней дисциплиной и общностью патриотического чувства казачество. Казаки побеждают этой внутренней собранностью, дисциплинированностью, преданностью общему делу, выручая друг друга в трудные моменты.
«Тарас Бульба» — одновременно и эпос и трагедия. Гоголь рассказывает о судьбах народа, о его героической борьбе за свою национальную независимость. Тарас, его сын Остап, как и остальные казаки, плоть от плоти народа. Самая Сечь представляется Гоголю своего рода демократической республикой, в которой господствует равенство и законы «товарищества». Он наделяет богатырскими чертами Тараса, Остапа и других казаков, самоотверженно отдающих свою жизнь общенародному делу. Это цельные, могучие характеры. Ни суровые лишения, ни жестокие пытки не могут поколебать их решимости, их верности «товариществу». Подобно героям «Слова о полку Игореве», героям былин и украинских дум, казаки наделены у Гоголя высоким патриотическим чувством, несгибаемым мужеством, душевным благородством и отвагой.
В то же время Гоголь понимает историческую слабость казачества, которое при всем своем героизме не может добиться окончательной победы над неизмеримо более сильным врагом — панской Польшей. Поэтому так отчетливо в поэме Гоголя трагическое начало. Переход на сторону польской шляхты Андрия, изменившего ради любви к прекрасной полячке своему народу, своей родине, вносит в поэму трагический мотив, драматическую напряженность. Сколько мужества потребовалось Тарасу, чтобы вырвать из своего сердца любовь к сыну и стать его судьей! В сцене казни Андрия изображение характера Тараса достигает шекспировской силы. Андрий изменил своему народу, он прельстился мишурной красотой панской жизни, нарушил самую священную обязанность человека. Тарас собственной рукою казнит сына во имя высшей справедливости, во имя счастья родины.
«Нет уз святее товарищества! — говорит Тарас. — Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей!»
Свой героический эпос Гоголь завершал сценой гибели Тараса. Во время неравного боя Тарас наклонился, чтобы поднять упавшую люльку с табаком, и был захвачен в плен. Враги обрекли его на страшную, мучительную казнь. Но даже распятый на дереве, под которым развели костер, Тарас находит силы предостеречь свой отряд от грозящей опасности. Он не страшится нечеловеческих мук и самой смерти, веря в правоту своего дела, в победу народа. «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!»
Создавая повесть, Гоголь чувствовал себя народным певцом, лирником, складывающим думу про сынов своего народа. Он весь был во власти песенных, былинных образов, он слышал тихий и мерный рокот бандуры, аккомпанировавшей его словам. Фразы вязались друг с другом, как слева песни, нарастали величественные, полные простора периоды, словно его рука не водила пером по бумаге, а перебирала упруго трепещущие струны бандуры. Вот рассказывает он о смертельной битве под Дубно, в которой погибло много казацких голов, и течет его рассказ, как песня, как былина, как дума бандуриста: «Далече раскинутся чубатые головы с перекрученными и запекшимися в крови чубами и запущенными книзу усами. Будут, налетев, орлы выдирать и выдергивать из них козацкие очи. Но добро великое в таком широко и вольно разметавшемся смертном ночлеге! Не погибнет ни одно великодушное дело, и не пропадет, как малая порошинка с ружейного дула, козацкая слава. Будет, будет бандурист — с седою по грудь бородою, а может, еще полный зрелого мужества, но белоголовый старец, вещий духом, — и скажет он про них свое густое, могучее слово. И пойдет дыбом по всему свету о них слава, и все, что ни народится потом, заговорит о них».
