Однажды к Мичурину явился молодой человек, рослый, плечистый, с открытым, энергичным лицом, обрамленным светлой русой шевелюрой. На нем была тужурка с зелеными кантами агронома.
Всмотревшись в его лицо, Иван Владимирович припомнил что-то знакомое.
Оказалось, что молодой агроном лет двадцать назад был одним из постоянных участников лихих ребяческих набегов на мичуринский сад.
Пробираясь к изгороди питомника с наиболее уязвимой стороны, со стороны села Панского, уроженцем которого был и этот юноша, ребята либо перебирались через сетку, становясь друг другу на плечи, либо подлезали под изгородь через специально выкопанную лазейку.
Случилось так, что именно этого в ту пору удальца-мальчугана Ивану Владимировичу удалось захватить «на месте преступления», но, взяв его «в плен», Иван Владимирович не учинил с ним ожидаемой мальчиком расправы.
Мичурин не пожалел тогда времени, постарался как можно больше и яснее рассказать юному пленнику о необыкновенности своего сада, о том, что это сад не простой, что каждое дерево в нем служит науке.
Он даже чаем с вареньем угостил своего пленника и отпустил, взяв с него слово, что он и другим ребятам расскажет, почему нельзя трогать деревья и кусты в зеленой лаборатории полуострова.
Урок не пропал даром. Павел Яковлев, как звали подростка, на всю жизнь запомнил беседу с ученым, которого он и его сверстники считали до того кем-то вроде «садового колдуна». Больше того, то, что говорил ему тогда Мичурин, так подействовало на сознание подростка, что он и себе выбрал в жизни путь агронома-садовода.
— Все время у меня была одна мечта — выучиться и поступить к вам на работу, Иван Владимирович… В питомник ваш я готов на любую должность, — так закончил свой рассказ молодой агроном Павел Никанорович Яковлев.
Мог ли отказать ему Мичурин? П. Н. Яковлев был немедленно принят Иваном Владимировичем в штат Селекционно-генетической станции, как теперь официально назывался Мичуринский питомник. Вскоре на него легла важнейшая работа по основному маточному питомнику. Ни один свой новый эксперимент, ни одно свое новое исследование не начинал Иван Владимирович, не позвав для помощи и обучения своего ближайшего ассистента Павла Яковлева. Горшков к этому времени был уже настолько занят работой на огромном репродукционном питомнике, что мог присутствовать лишь при самых важных садовых операциях Мичурина, впрочем, не пропуская ни одного такого случая. Вся текущая и научная работа по маточному питомнику, включая обязанности экскурсовода, лежала теперь на П. Н. Яковлеве.
А поток посетителей, и в одиночку, и группами, из разных местностей страны, и ближних, и дальних, все возрастал, все усиливался. Народ, узнавший о достижениях Мичурина, о его героическом научном подвиге, почти полвека отдавшего служению отечественному плодоводству, хлынул к нему со всех концов за ученьем, за мудрым советом.
Приезжали люди всех званий и профессий — агрономы, учителя, простые землеробы-крестьяне, рабочие, интересующиеся плодоводством, школьники-пионеры, студенты, а вместе со студентами профессора и академики.
Академики Келлер, Комаров, профессора Пашкевич, Кичунов, Кащенко, Знаменский, Кизюрин фигурировали в числе гостей Мичуринского питомника.
Опытники Спирин, Лисавенко, Копылов, Никифоров, Бедро, Крутовский, так же как в свое время Кузьмин и другие, навещали Мичурина и писали ему, делясь с ним своими успехами, получая от него советы и указания.
Шли в изобилии и хорошие вести о том, как осваиваются с суровым климатом России самые, казалось бы, нежные мичуринские гибриды.
Так, например, из северного Поволжья, из-под Костромы, от опытника Николая Деянова пришло большое письмо, о котором Мичурин говорил, что оно ему дороже даже выставочной грамоты. В этом письме крестьянин Деянов сообщал, что у него, за 58-м градусом северной широты, прекрасно живут и плодоносят и Бельфлер-китайка, и Пепин шафранный, и Бере зимняя Мичурина.
— Вот самый высший мне аттестат, — показывал Иван Владимирович письмо Деянова Горшкову, Яковлеву и другим своим ученикам-помощникам. — Представьте себе, на пятьсот километров севернее Козлова переносят зимы мои гибриды… Уж вряд ли теперь что-нибудь может меня сильнее обрадовать.
Однако еще немало радостей приберегала для него жизнь.
В памятке «К весне 1925 года» Мичурин записывает:
«1. Видовой гибрид Прунус Мааки[56] с вишней от влияния в качестве ментора подвоя черешни крупной австрийской сильно изменился в своем наружном габитусе и притом в особенности на левом побеге из трех привитых в 1923 году глазков…
18. Коринка Мичурина. Новый, выносливый без покрышки сорт винограда, гибрид северного черного с северным белым… Особенно сильного роста, до 40 аршин, в 1923 г.»
Впервые называет своим именем Мичурин новый сорт винограда, им выведенный.
Это ли не подарок Мичурину от покоренной повинующейся природы к близящемуся семидесятилетию великого новатора!
«3 мая. Зацвел на 2-м году роста амигдалюс Арктур, гибрид Посредника с монгольским абрикосом. Посеяны рис и хлопок».
Неутомимый исследователь приступает к работе над осеверением таких сугубо южных культург как рис и хлопок. Они. нужны народу. Как же может их миновать рука Мичурина?
Лето проходит в обычных трудах, но вот снова важные записи:
«18 августа окулировано 4 сорта, по 2 глазка от отборных сеянцев черной рябины на пятилетний сеянец рябины, скрещенной с грушей».
Мечта Мичурина о создании сладкой рябины, призванной заменить на просторах России бесчисленные заросли горькой красно-оранжевой вестницы осени, начинает осуществляться. Меньше чем через пять лет гости Мичуринского сада уже будут восхищаться непонятными коричнево-черными сладкими ягодами на дереве с листьями рябины. Это как раз то, начало чего отметил Иван Владимирович только что приведенной записью. Это сложный вегетативный гибрид рябины.
Новый подарок преподносит ему послушная природа к 70-й годовщине его рождения, к 50-й годовщине его трудов:
«25 сентября собрано 20 яблок нового сорта яблони, названного мной Осенний шафран… Окраска по основному желто-зеленому фону, заштрихованному в 3/4 плода буро-красным румянцем, причем световая сторона сплошь зарумянена. Вкус прекрасный, пряно-сладкий, с ароматом, мякоть рыхлая. Сорт перворазрядный осенний»[57].
Но не только природа готовит и вручает юбилейные дары своему упорному, настойчивому преобразователю.
Еще бы! Ведь полвека отдано этим человеком большому научному подвигу.
По всей стране велись приготовления к празднованию первого за всю жизнь юбилея великого биолога-садовода. В газетах и журналах печаталось множество заметок и статей о нем. Советская страна, увидевшая своими глазами смысл и значение этой жизни, собиралась отпраздновать пятьдесят лет, отданных науке.
