Но вы не смущайтесь. В погоне за истиной у нас есть несколько важных свидетельств, которые помогают восполнить некоторые изъяны памяти главного персонажа этой истории, хотя во многих случаях, когда разговор касается происшествий, относящихся не лично к Чухновскому, точности его памяти может позавидовать любой человек и любая машина.
Главное — это свидетельство Стаха, как называли друзья комбрига Станислава Эдуардовича Столярского, прошедшего в самые тяжелые и героические годы путь от рядового матроса и авиамоториста до начальника морской авиации[23], от которого мне впервые пришлось услышать этот «воздушный анекдот». За ним следуют ораниенбаумские аборигены, сохранившие в памяти случай с «девяткой», хотя в таком многообразии версий, что разобраться в них было нелегко.
Есть, наконец, хотя и косвенное, но убедительное свидетельство писателя Э. Миндлина в его книге «„Красин“ во льдах»[24], написанной в качестве участника экспедиции по спасению в Полярном бассейне уцелевших людей с дирижабля, потерпевшего катастрофу в мае 1928 года, под командованием генерала Нобиле.
Миндлину удалось не только воссоздать достоверную картину катастрофы и последующих спасательных работ. Он раскрыл несколько черных человеческих душ и много-много светлых, одновременно засвидетельствовав величие подвига советских людей, самоотверженно и бескорыстно спасавших на ледоколах и самолетах экипаж дирижабля «Италия».
В числе других Миндлину особенно удался своеобразный облик командира экипажа самолета «ЮГ-1».
«Он производил иногда впечатление человека застенчивого и часто краснел… и юношеские глаза на первый взгляд меньше всего свидетельствовали о замечательной воле и мужестве этого человека.
Не знаю человека, который был бы скромнее его».
Те из читателей, которые знают «этого человека», очевидно, подпишутся под каждой строчкой. Я же, прочтя книгу до конца, вынул из ящика стола папку с пожелтевшими материалами и обрывками многочисленных вариантов «Истории одной „девятки“», и, не задумываясь над вопросом педагогичности, отнес последнюю версию в редакцию «Нового мира».
Первое дипломатическое поручение
С вице-адмиралом в отставке Александром Васильевичем Немитцем, известным в советской исторической литературе как «первый красный адмирал», мне посчастливилось в свое время работать на Черном море. Во время одного из досугов вице-адмирал рассказал о своей первой дипломатической командировке.
Мне кажется, этот случай дает некоторый ключ к пониманию духовного облика молодого Немитца.
Могут спросить, почему автор только сейчас решил опубликовать этот рассказ?
Сознаюсь, что рукопись в черновом виде хранилась в одном из дальних ящиков стола и была забыта. Вспомнилось о ней в связи с недавним уголовным процессом в Москве, о котором буржуазная печать очень дружно утверждала, что прикосновение атташе иностранных посольств, их семейств и старших советников к вербовке изменников своей родины — дело абсолютно нетипичное и случайное. Вот тогда-то я вспомнил случай с А. В. Немитцем и попросил у него разрешение на публикацию.
1
Летом 1902 года с остановившегося на Босфоре парохода добровольного флота «Саратов», следовавшего на Дальний Восток, сошел молодой мичман с чемоданчиком в руке.
Усаживаясь в пароконный фаэтон с тентом, приезжий произнес только два слова: Ambassade Russe[25], чем влил изрядную дозу бодрости в сонливого возницу в феске, сразу сообразившего, что тут пахнет немалым бакшишем, особенно если учесть, что пассажир даже не делал попытки договориться о цене. Что касается таможенных служителей, то они, наоборот, с неодобрением, злыми глазами проводили приезжего, в багаже которого нельзя было порыться хотя бы потому, что, собственно, багажа не было вовсе, а от досмотра чемоданчика офицер категорически отказался, предъявив Laisserpasser[26]. Последний был выдан генеральным консулом Оттоманской империи в Одессе.
Мичман был настолько озабочен, что не заметил ни одной из пробегавших мимо панорам Галаты и Пера, обычно привлекающих взоры не только туристов, но даже и деловых людей.
Через полчаса моряк стоял навытяжку перед чрезвычайным и полномочным послом России при Блистательной порте Иваном Алексеевичем Зиновьевым в его темном, прохладном кабинете.
Большой и плотный пакет за пятью сургучными печатями, с пометкой «Только в собственные руки», воплощал в себе первое дипломатическое поручение офицера Российского императорского флота Александра Васильевича Немитца. Случилось так, что министр иностранных дел, находившийся в Ливадии вместе с царем, попросил командующего флотом выделить «самого дельного и расторопного офицера, знающего в совершенстве иностранные языки».
Зиновьев принял мичмана стоя.
— О пакете забудьте. Как будто его и не было, — сказал посол твердо, с ноткой стали в голосе. — В Вене или Лондоне я бы наметил, через сколько дней вы сможете выехать обратно. Но, к сожалению, этот Босфор… — произнес он с печальным вздохом. — Несмотря на почти четырехлетний опыт моей работы здесь, ни я, ни сам аллах не может предугадать хода переговоров с лицами, от которых зависит ход мышления его величества султана. — Его тон сделался меланхоличным. — Поэтому мой вам совет: гуляйте, танцуйте и развлекайтесь. Представляю, как наши скучающие дамы забросают вопросами молодого моряка, только что прибывшего из России.
Присутствовавший при разговоре первый советник посольства Николай Петрович Щербачев добавил:
— Как вы помните, Иван Алексеевич, в начале будущей недели наступает байрам, со всеми церемониями, включая селямлик[27]. Это не меньше чем дней на десять задержит переговоры, а следовательно, и возможность обратного выезда мичмана.
— Кстати, может быть, это и напрасно и продиктовано излишней осторожностью старого дипломата, — продолжал Зиновьев, — но вы, молодой человек, не обижайтесь на старика и примите следующие мои советы как… ну хотя бы как приказание: не останавливаться ни в одном отеле, ни в одном пансионате, которые вам будут рекомендовать. Устраивайтесь здесь, на территории посольства. Говорите всем, что приехали навестить старую тетушку или дядюшку. А Николай Петрович возьмет на себя труд подобрать вам родню из обширного состава русской колонии. Во всем остальном я полагаюсь на ваше благоразумие. А пока прошу вас не отказать в любезности позавтракать со мной. Вы расскажете нам, что делается в Ливадии…
